Центральная станция

Она пришла в себя во тьме. Стрига исчезла. Кармель была одна. Голову ломило. Кармель дотронулась до губ: ободраны, саднят. Открыла рот, несмотря на боль, и поранилась. Оба ее клыка удлинились. Она была перепугана.

Ее восприятие себя переменилось. В последующие дни оно будет уходить – и возвращаться сильнее прежнего. Она познала себя изнутри, она слышала перешептывание волокон, которые, как раковая опухоль, прорастали из ее нода, проникая всюду, завоевывая тело. Нод рос, распространялся, становился ею самой. Она вернулась в каюту, где спал Моисей. Легла рядом. Провалилась в сон, а когда открыла глаза, Моисея не было. Она пошла в душ и взглянула в зеркало, но теперь зеркала ей были ни к чему. Она видела себя отраженной в виртуалье, каждый свой фрагмент, и ее переполняли призраки других людей.

Ночь в Полипорте, и она голодна, и в голове бесконечно крутится по замкнутому контуру стихотворение.

Поэт Басё, который повстречал шамбло в неторопливом путешествии по Солнечной, предположительно – на далекой марсианской заставе, писал:

Оли саксакэм савэ блонг юмиОли саксакэм маэн блонг юмиОли хаэд лонг садоАво!Олгэта какаи фаэа блонг юмиОлгэта какаи савэ блонг юмиОли го вокабаот лонг садоАво!Самбэлу. Самбэлу. Самбэлу.Оли какаи фаэа. Оли хаэд лонг садо.Олгэта Самбэлу.

Что в переводе звучит примерно так: «Они высасывают мои знания/Они высасывают мой мозг/Они прячутся в тени/О!/Они едят наш огонь/Они едят наши знания/Они ходят в тени/О!/Шамбло/Шамбло/Шамбло/Они едят огонь. Они прячутся в тени/Они – шамбло».

В Полипорте Кармель проголодалась. Она скрывалась на «Захудалом Спасителе» месяцами, Моисей ее избегал, команда ее шугалась, но корабль и без того полнился сущностями, и никто ее не преследовал. На борту имелись и шамбло, и призраки цифреала, и кровавые ритуалы в недрах корабля – действа страшной накаймас.

Ее выпнули на Титане: в конечном счете ритуалы взяли свое, и темные сущности были изгнаны, Кармель в том числе. Их выпустили в Полифем-порте; ее дом остался далеко-далеко, в небе светило холодное тусклое солнце.

Она стала охотиться. В смятении. Некто Кармель с чужими воспоминаниями и чужим знанием перед глазами. Она видела: вот он шагает по улице, пьяно качаясь, нод нараспашку, уязвим, еле слышно транслирует что-то всему миру. Она подошла: руки трясутся, ноги не гнутся. Он обернулся с улыбкой, сказал мягко:

– Милая барышня… Что вы делаете на этой богом забытой луне?

Она протянула руку. Коснулась его плеча, и он замер, его система была взломана, Кармель шагнула ближе и погрузила новые клыки в шею, чтобы высосать его досуха.

Сочное, какое сочное сознание! Он – художник, погодный хакер, в голове – сплошь бушующие бури, ливни, ветер и власть. Его зовут Столли («Как водку»), он полипортец, родился и вырос на Титане. Она впитала заумные процедуры погодного хакинга, память о вечеринке, на которую явился мнемонист Пим, обрывки стихов, агалматофилию, которая была в Столли сильнее прочих секс-импульсов, – влечение к куклам, манекенам, статуям, – и скромный талант к садоводству, и любовь к крепкому красному вину из винограда титанских подземелий.

Вдруг Кармель поняла, что пьет много, слишком много. Она и правда его опустошала. Она отстранилась, отключилась, поставила барьер между нодами, оторвалась от шеи.

– Подожди, – сказал он. Как под наркотой. – Ты… – Он моргнул. – Ты мне нужна.

Так пришла взаимозависимость. Теперь Кармель жила со Столли. Он был сговорчив, как всякий наркоман. «Шамбло», – говорит он со смесью удивления и желания. Они лежат в его постели, белая простыня мокра от пота, он гладит волосы Кармель, он ее боготворит, а она им питается, стараясь сдерживаться, стараясь дозировать, пить по капле, отдавать столько же, сколько забрала, чтобы он продолжал жить – погасшим.

Преступление. Тем более тяжкое, что она не могла себя контролировать. Волокна проникли во все закоулки ее тела; она обратилась. Возможно, та, что обратила Кармель, та, на корабле, сделала это от злости, желая передать темное проклятие стриги. Однако, поняла Кармель, куда более вероятно другое: безымянная шамбло выпила слишком много – и могла спасти ее, только обратив. Теперь и Кармель стала зеркалом, которое отражало других, но своего отражения не имело. Она питалась чужой памятью, чужой инфой, и голод не утихал. Кто и когда создал стриг? Этого Кармель не узнала. Древнее земное оружие, выпущенное на свободу. Если держать стриг в неволе, они могут быть полезны. Их разыскивают охотники за головами, их жестоко используют военные клики. Внутри себя она видела толпы, которые разрывают шамбло на части. Она не понимала, реальные это воспоминания – или же амальгама инфы, тщательно отобранной из Разговора; но люди ее боялись.

Ходили слухи о шамбло, ставших музами тех, кто служил им пищей. Вдохновительницами. Было что-то по-настоящему странное, возможно, уникальное в том, насколько интимно они делились инфопотоками. И Столли, казалось, был счастлив, в Кармель он души не чаял. Работал над новой инсталляцией, «Покой в буре», но все же…

Он угасал у нее на глазах.

Она опустошала его и не могла остановиться. Выход был один, обратить его, она это знала, но не хотела этого делать: скопировать себя было бы непристойно. Она постарела прежде, чем успела стать молодой. Побег из дома не принес ей свободы – только новое заточение.

Ее жизнь на Титане кончилась накануне презентации новой работы Столли…

Кармель мигнула. Она стояла в одиночестве в зале ожидания Уровня Три. Яркий свет, звуки взрывов, аплодисменты: рядом – арены боевых дроидов. Несметные полчища перемещаются по залу туда-сюда, едальни источают непривычные ароматы, дальше – базар верований, и той марсианки, Магдалены У, уже не видно…