Каждое утро Егор выходил убивать. Смертельная жатва не прекращалась, и каждый день был новый урожай. Сначала было страшно. Потом противно. Затем была апатия. Затем пустота. Злость. Теперь просто обыденность. Страх был только за то, что это все может никогда не закончиться.
Пока Федор контролировал периметр и район форпоста, Полунин уходил в свободное патрулирование и охоту. Дроны Егора рыскали вдоль побережья Байкала в поисках небольших групп противника, залетали в пригороды Гусиноозерска и даже Улан-Удэ.
Происходили стычки с беспилотниками альянса, дуэли. В задачу полевого оператора-стрелка входило подавление комплексов ПВО, батарей РСЗО и артиллерии.
И не беда, если был потерян дрон или даже все звено, если при этом удавалось уничтожить хотя бы пару артиллерийских установок или пяток машин поддержки, с десяток пехотинцев. Но лучше всего, если это были вражеские ударные дроны, узлы контроля взлета и посадки, узлы связи, радиолокационную станцию. За это лейтенант даже не ругался, а иногда приходило поздравление из самого штаба дивизии.
Один раз, в конце июня Егору пришло поздравление из штаба армии, ему было присвоено звание и вручен орден.
Это событие в укрепрайоне даже дружно, но скромно отпраздновали.
Впрочем, на фронте ничего особо и не изменилось. Ежедневно, ежечасно появлялись новые тысячи трупов. Горы разорванных тел солдат продолжали расти на всем пространстве Евразии.
Гитлер уничтожил прямо и косвенно 50 миллионов человек. За почти сто лет иллюзии мира, штаты, хитрая задумка хозяев напали на десятки стран, за свои короткие триста лет истории уничтожили более 100 миллионов человек, и это не считая тех, кто погиб в застенках спецслужб.
Что в общем-то изменилось. Все, как всегда. Согласно сводкам генштаба за эти полтора года ядерных бомбардировок, беспощадных боев, сражений, убито, умерло от ран и в лагерях смерти почти два миллиарда людей.
Немного решили проблему перенаселенности хозяева, но не решили, как и обычно ее кардинально.
Устранили следствие, а не причину.
Совершили очередной технологический скачок, не ведущий, в общем никуда. Смена прошла спокойно, и Егор активировал автоматический режим.
Когда он залез в окоп, Магомед возился с вооружением.
Об этом свидетельствовал и неприятный запах. Егору с детства не нравится запах дегтя, а еще жидкости технической этой из боекомплекта. Сначала он хотел уйти, но уж очень не хотелось из тесной будки полевого модуля идти в мрачный, тесный бетонный бункер.
Он присел на мешок, достал из аптечки капсулу ферроцина и покрутив немного между пальцами проглотил.
Магомед, едва завидев его, начал рассказывать про прошлую жизнь, про свою работу в кузнице. Видно было, что дагестанец устал один сидеть в окопе. Рассказывал и о том, как скучает о детях и жене, братьях, потом опомнился и перевел разговор на чачу и сад, где росли гранат и виноград.
Егор и не заметил, как задремал.
В отличие от своих сослуживцев Полунин мог спать в любое время и где угодно. Хоть стоя прямо у операторского пульта в полной экипировке в мороз и жару.
Вуждан и Федор говорили не раз, что у Егора железные нервы, а это неправда. Оператору также страшно, как и всем было, но парень мог отключать страх. Давить его. Понимать, что судьба и карма, все прописано и что будет, то будет. Но началось это уже после плохих вестей из Ростова, после смерти родителей. Сначала это был пофигизм, фатализм, а потом превратило салагу в жесткого, почти бесстрашного солдата.
Сквозь сон Егор мог услышать писк своих дронов огневой поддержки, услышать шелестение шасси Шатун и Гусаров. Задремать и продолжить анализировать поступающую на внутренний экран шлема информацию.