— Э… ты серьезно или это шутка? Это требует или изменения состава атмосферы, или восприятия цветов человеческим глазом…
— Нет, мне просто хотелось, чтоб я не одна сидела тут с озадаченным видом. Шутка, конечно.
Гриша молчал. Ждал. Аня покопалась в голове. Он никогда не задавал вопросы просто так, даже если они поначалу казались нелепыми или не связанными между собой. Она прокрутила в голове «игру» Тимура. Истерию по сетевизору и в инфонете. Низкий гул из подвала. Серый песчаный пляж и море, разлетающееся на пиксели и собирающееся обратно.
— Ну ладно. Если бы нельзя было сделать так, чтобы Красная империя устояла, я бы хотела, чтобы та рухнула лет на двадцать-тридцать раньше.
Аня сама не знала, почему ответила именно так. Наверное, потому, что там лежала точка невозврата. Одна из многих, наверное, но она-то жила после и видеть могла только ее. Может, распадись империя раньше, Сибирь удалось бы сохранить. И, если отбросить всю идеологическую мишуру и комфортную ренту, ей бы тогда тринадцать лет назад не пришлось стрелять в Войцеховского. Потому что он лет за двадцать до этого не поехал бы за Урал, не схватил бы там ударную дозу радиации, не умирал бы и, вероятно, не устроил бы «протокол Парагвай». И Граф был бы жив. И ведущие новостных передач сейчас не соревновались бы в мрачности прогнозов. И — чем черти не шутят? — вдруг вместо того, чтобы с комфортом проедать ренту, кто-то бы осуществил давнюю мечту человечества да и махнул бы к далеким звездам?
— Да. Я бы этого хотела. Сильно.
Гриша медленно кивнул, но не улыбнулся. И Аня вдруг как-то кожей почувствовала, что она сейчас не шутки шутит. Как тогда на свадьбе Леси, когда вдруг ощутила, что они смеются и отпускают в небо шарики, а где-то там, совсем близко, но как за очень прочным стеклом, меняется огромный сложный мир. Приходят в действие какие-то невидимые пружины. Будущее наступает.
Она нервно сглотнула.
— Скажи мне, что большой войны в ближайшие годы не будет.
— Это приказ?
— Нет, конечно, нет.
Гриша молчал.