Вся жизнь в послезавтра

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да какая разница! — вскричал Андрей.

С искажённым гримасой лицом Добрыня ответил стараясь говорить спокойным голосом: — Разница есть.

— Могу я хотя бы попрощаться с ней или отныне тебе известен только один ответ «нет»?

Первый брат задумался испытующе поглядывая на человека.

— Только попрощаться? И после немедленно уйдёшь прочь?

Андрей кивнул.

— Ладно — Добрыня встал: — Если обещания богов не заслуживают доверия, то кому вообще можно доверять в нашем сумасшедшем мире? Иди вперёд, я буду говорить куда именно идти. И чтобы направить твои мысли в нужную сторону учитель — вот, смотри.

Андрей не успел увидеть когда в руках Добрыни появился меч. Вроде бы секунду назад покоился в ножнах. Разрезанный на две половинки стол со стуком упал на пол.

— Знакомый клинок? — улыбнулся богатырь: — Как думаешь: сумеешь остановить его колдовством? Вот и я не знаю. Давай не будем пробовать, хорошо?

Добрыня показал Андрею скрытую дверь ведущую на самый нижний уровень где содержались особенно важные пленники. Спуск был долог. Андрей шёл впереди не видя следующего за ним ученика. Завивающаяся спиралью лестница казалось никогда не закончится.

— Не боишься, что я исчезну вместе с принцессой? — поинтересовался Андрей.

— Если бы ты мог, то уже это сделал — рассмеялся Добрыня: — Полагаю твоя волшебная сила ограничивается отведением пуль и мечей и на большее не способна. Скорее уж ты мог бы попробовать убить меня, а затем вот этим мечом разрезать прутья и попытаться уйти самому и провести ещё двоих через половину народной армии собравшейся сейчас вокруг тюрьмы.

— Двоих, почему двоих? — удивился Андрей. Добрыня продолжал: — Кроме того остаётся ещё данное слово. А волхвы утверждают, что боги никогда не нарушают своего слова.

— Я не бог — отрезал Андрей.

— Возможно, вполне возможно — согласился первый брат: — Но это ведь не причина переступать через свои обещания?

Лестница закончилась небольшой площадкой. На стене висела пара масляных фонарей. Было душно и после нескольких вдохов на языке появлялся горький привкус прогоревшего масла. Впрочем вид живого огня заключённого в стеклянный сосуд был даже приятен в каменном мешке глубоко под землёй. От стен веяло холодом. Андрей подумал, что здесь должно быть никогда не бывает лета.

Сняв со стены одну из ламп, Добрыня вручил её Андрею, после чего негромко скомандовал: — В левый коридор, последняя дверь. Ключей не было, как не было и стражников которые могли бы бренчать ими. А может быть в целях безопасности ключи от камер хранились отдельно от узников где-то наверху. Не долго думая Добрыня вырезал замок. Тот упал к их ногам сверкнув идеально ровной полосой металла по линии отреза.

Потолок у коридора был низким и Андрею приходилось сутулиться. Первая дверь, вторая, третья и вот четвёртая, сама последняя. Она не была заперта. Добрыня просто взялся за ручку и потянул. Дверь открылась, но вход в камеру дополнительно перегораживала решётка. Стремясь разглядеть находящегося внутри узника Андрей подошёл поближе поднося масляный фонарь вплотную к прутьям. Случайно коснулся рукой железного столба покрытого хлопьями ржавчины. На светлой ткани комбинезона отпечатались вертикальные ржавые следы. В темноте камеры проступила лежанка, намертво приделанный к стене стол, пустая тарелка на нём и слабо журчащий ручей вытекающий из стены в районе пояса и исчезающей в отверстии в полу. В такой камере можно было держать пленников годами. Может быть даже всю жизнь. Вспомнив своё заключение Андрей содрогнулся.

Тем временем ворох покрывал на лежаке зашевелился и из них выглянуло белое лицо с плотно сжатыми щелочками глаз.

— Я знала, что ты придёшь — произнесла принцесса. Одеяло отлетело в сторону. Босые ноги опустились на стёсанный камень. От холода или просто со сна Арину била крупная дрожь. Раскачивались свалявшиеся космы — нормально помыть голову в камере было сложно. Она была одета в какие-то обноски. Может быть в остатки того самого платья, в котором её захватили. Андрей полагал, что важных пленников не морят голодом, но длительное отсутствие солнечного света, свежего воздуха и, главное, надежды словно бы надломили Арину.