Болото еще горело. Местами взрывалось, местами тарахтело перестрелками, шипело химическими испарениями, вопило орущими людьми, но в основном горело и разрушалось. И это было особенно хорошо заметно с тяжелого вертолета, что шел над Колымой, направляясь к сектору Мутабор. Вертолет обходил Болото по дуге — пилоты опасались пуска зенитной ракеты, однако и с такого расстояния главный пассажир машины мог оценить последствия беспорядков. Многие дома опалены, некоторые горят, в Сокольниках рухнула высотка. И не только в Сокольниках — еще четыре огрызка торчат в разных районах. Два из них пыхтят черным дымком. Верхние уровни мостовых повреждены, а кое-где попросту провалились, средние уровни тоже не в порядке, и кое-какое движение идет лишь внизу, где бульдозеры расчистили проезд. Впрочем, люди пока не стремились освобождать улицы от завалов и баррикад — бои продолжались. Не с тем накалом, конечно, как в первые часы бунта, но еще упорные. Отряды Уруса, лидеры которого желали захватить как можно большую территорию, теснили китайцев. Триада отбивалась, но при этом развивала наступление на Смоленку, планируя оттяпать районы у прорвавшихся в центр Анклава вудуистов. На северо-западе держали круговую оборону объединившиеся жители Болота, чуть южнее установила свою власть Якудза. Вмешательство безов ситуацию не изменило. Кауфман сосредоточился на защите корпоративных территорий и фактически оставил остальную часть Анклава на произвол судьбы. Безы пробили коридор к Федеральному Центру и организовали километровые зоны безопасности у Сити и Колымы. Ни сил, ни желания идти дальше у Мертвого не было.
— Урус открыл проходы в Россию, — сообщил пилот.
Он специально облетел Мутабор, проигнорировав подготовленную площадку, чтобы показать директору разрушенную границу Анклава. Посты безов Кауфман распорядился снять еще в самом начале бунта, и теперь по дорогам шел бесконтрольный поток мобилей. Везли все на свете, но в первую очередь оружие и наемников. В Урусе жили выходцы из России, и теперь они лихорадочно усиливались, надеясь подмять под себя весь Анклав. И до тех пор, пока СБА не отрежет Тагиева с компанией от сородичей, бои в Москве будут продолжаться.
— Достаточно, — хмуро произнес Мертвый. — Давай в Мутабор.
Вертолет развернулся и направился к посадочной площадке.
Зоны Мутабор до недавнего времени считались самыми закрытыми в Анклавах — внутрь допускались только храмовники, и только они знали, что на самом деле творится за высокими стенами. И даже захват территорий не дал пищи для размышлений: прятки успели разрушить все важные постройки, а потому секреты Мутабор так и остались секретами. И многочисленные сказки, что рассказывали о таинственных внутренних помещениях, так и остались сказками.
Обычным людям путь в единственный сохранившийся в мире сектор Мутабор был заказан, однако Кауфмана запрет не касался. И его вертолет приземлился в самом центре зоны, неподалеку от массивного белокаменного здания, которое изучавшая спутниковые фотографии публика именовала Дворцом Владыки.
— Наружу не высовываться, — бросил он сопровождающим безам. — Я буду через час.
Дождался остановки винтов, вышел и быстрым шагом добрался до заднего крыльца, на котором его ожидал невысокий прелат.
— Как жизнь, Фабрициус?
— Мы рады вас видеть, Максимилиан, — склонился в поклоне иерарх Мутабор.
В голосе прелата не было традиционного для общения с «обычными» людьми высокомерия. В голосе звучало уважение, которое Фабрициус не стеснялся демонстрировать.
— Он ждет вас.
— Тогда пойдем. — Кауфман уверенно шагнул в коридор. — Нехорошо заставлять бога ждать.
В гуляющих по миру легендах обители храмовников представлялись диковинной смесью детских страшилок и растаманских фантазий. Особенно старались нейкисты, отвращения к которым последователи Милостивого Владыки никогда не скрывали. В живописных рассказах последователей Поэтессы фигурировали потеющие стены, люди-овощи, превращенные в живые компьютеры, и кресла-ловушки, способные сожрать неугодного Владыке человека. Действительность же, как это часто бывает, не имела со сплетнями ничего общего. Помещения Мутабор не походили на пищевод игуанодона, но и назвать их обычными язык не поворачивался.
Стены ровные, покрытые тонким налетом зеленого мха. Полы твердые, из роговых пластин. И запах свежести полей, такой непривычный для городского жителя.
А вот внутренности круглого Зала Владыки, как это ни странно, были отделаны камнем. Грубым серым камнем, который устремлялся вверх, под купол, и яростно давил вошедших почти физически ощущаемой массой. В центре Зала стояло на возвышении широкое кресло, в котором и ждал Кауфмана повелитель Мутабор. Ждал только его — прелат остался за дверями.
— Почему не воспользовался зеркалом?