И понял, что не боится. Совсем не боится. Нет смысла трястись от страха, когда все уже решено. Не следует цепляться за соломинку, которой нет. Сильному человеку не должно быть стыдно за последние минуты жизни.
— Есть надежда, что Альфред приедет к тебе?
— Нет.
Абдурахман повернулся к Халиду спиной, подошел к столику и спокойно налил себе чашку чая.
— Великолепный аромат, — негромко произнес он, сделав небольшой глоток. — Чудесный.
Рыбак не стал мешать старику. Терпеливо ждал. Абдурахман допил чай, уселся в кресло и закрыл глаза. И только после этого Халид прострелил ему голову.
Помолчал. Убрал оружие и вытащил подавший голос коммуникатор:
— Алло!
— Халид, что у тебя?
Сегодня все забыли о хороших манерах. Разве в какой-нибудь другой день Гасан Горец позволил бы себе говорить с Рыбаком таким тоном? Конечно нет. Но Халид понимал обстоятельства и не обратил внимания на невежливость коллеги.
— Гяура не найти, он скрылся. Я думаю, это он все устроил.
— Я не сомневаюсь в этом, Халид. — Горец выдержал недлинную паузу. — Нас ждет разговор с безами.
— Если Мертвый захочет разговаривать, — мрачно хмыкнул Рыбак.
Гасан снова помолчал, после чего осторожно произнес:
— Люди поджигают дома, Халид. Они никого не слушают.
— Значит, не надо с ними говорить, — решил Рыбак. — Пусть все идет, как идет.
И посмотрел на мертвого старика.
Разгромленные фабрики раззадорили толпу. Раздразнили.
Чувство локтя. Запах крови. Пьянящее, возбуждающее ощущение вседозволенности. Примерные отцы семейств и уличная шпана, мелкие лавочники и бандиты, подростки и солидные мужчины — акция Дрогаса заставила выйти на улицы всю Аравию. И праведный гнев, с которым они начинали поход, давно превратился в беспросветную злобу. Она затуманила головы. Она заставляла переворачивать мобили, громить витрины и поджигать лавки. Она шептала: «Во всем виноваты индусы!»
И не только она.