Сентябрь

Он крутил в ладони пустой стакан, всматривался в его дно, словно видел там, как минимум, таракана. Или в одинаковой степени нечто любопытное.

- Ебаным яппи, - продолжил он спокойным, тихим голосом. – Из тех, которые на работу прихо­дят рано, а уходят поздно вечером. Всегда ходят в костюме и не курят, потому что это не­модно. Да, да, я был одним из тех оглупленных рекламами современных рабов, мечтающих под­няться до стар­шего раба, с надеждой на язву желудка или инфаркт. Жрал я сплошной фаст фуд, потому что ни на что иное у меня не было времени. Я не замечал, что происходит вокруг. До какого задолбизма мы до­шли. До какой степени идиотизма нас довели…

Спокойствие лопнуло. Но Кудряш все еще казался культурным, приглаженным человеком, но никак не королем контрабандистов, у которого "курва" звучала через каждое второе слово.

- Когда началась война, я был в шоке. Все оборвалось, погиб тот мир, который я знал. Фир­ма пошла псу под хвост, а мое американское начальство смылось перед свершившимся фактом, по­скольку разведка у них была хорошая. Наверняка они отправились впаривать свое дерьмо буш­менам. Сам я глядел на все это как бы снаружи; на безработных, которые охотно записывались в армию; по приказу правительства и по призыву с амвонов они отправлялись освобождать Вильно. Того самого правительства, которое и сделало их безработными, которое выбросило государ­ственное состояние на часовенки и визиты, которое потратило все, что было можно, чтобы сде­лать из нас посмешище для всего мира. Я стоял с боку и думал, что меня все это не касается. При­дут американцы и призовут смутьянов к порядку. Я верил в American Dream. Глядел на босяков, толкущихся в супермаркетах, в конце концов, за их счет я жил. Я продавал хлам, который никто по­умнее никогда бы не купил. Я гля­дел на очередные памятники, паломничества и погромы иновер­цев. В особенности: тех наихудших, католиков старого обряда, как все это официально называ­лось. Глядел со стороны…

Вагнер даже не пошевелился. Он слушал с вроде как отсутствующим выражением на лице.

- Я надеялся, что все эти одурманенные получат по заднице, и эта страна – наконец-то – вер­нется к нормальности. Наиболее заядлых просто перебьют, раз уж они желают идти в атаку во имя "Польши от моря до моря". Только все ебнуло. В моем случае – в буквальном смысле. Я чу­дом вы­жил. И знаешь что? Оказалось, что все, бывшее до того, не стоит и дерьма. И в прямом, и в перенос­ном смысле. Не будет Польши от моря до моря, никакой не будет. Вообще ничего не бу­дет, только донная морена. Это здесь. А под Татрами – фронтальная. Ебаный ледник распростра­нится на всю Европу. Все об этом знали, только не наши дебилы, обиженные на весь мир, что тот их не понимает. Заглядевшиеся в ценности которые чего-то там желали нести в мир, удивленные тем, что мир реаги­рует на них с аллергией. Что весь мир в гробу ее видел, потому что близятся по-настоящему се­рьезные проблемы, по крайней мере, для западной цивилизации. Ини никак не мог­ли понять, что всем глубоко плевать на выслеживание коммуняк и на зачатие.

Кудряш перестал быть приглаженным коммерческим директором. Перед Вагнером снова си­дел король пограничья. Исчезла иллюзия костюма-тройки и галстука, вернулись элегантный каму­фляж и блестящая лысина.

- Потому что, курва, дело было совсем не в том. Никто не желал возвращать свободы, защи­щать бедную, демократическую Литву от теократии, которая угнездилась в самом центре Евро­пы. Дело шло о плацдарме, о месте, в котором ненадолго можно задержаться, чтобы пиздовать дальше. Пото­му что уже нет будущего, по крайней мере, для этого кусочка мира, на много-много лет. Для нас – на­вечно. А те придурки только дали повод. Ненужный, впрочем, для нас ведь никто места не преду­сматривал. Точно так же, как и для талибов. И вообще, на кой ляд я все это тебе, курва, говорю? Ты же че­ловек интеллигентный, тоже "Дискавери" смотрел. Ну а обо всем осталь­ном узнал, когда все тайны уже исчезли.

И действительно – Вагнер вырвался из мрачной задумчивости. Теплые зимы были иллюзи­ей, чудовищной игрушкой тепличного эффекта. Польские земледельцы через сколько там десят­ков лет не станут разводить апельсиновые рощи, как считали наивные. Потепление предвещало приход лед­ника. Или, если кто желает, белого холода. То же самое, но звучит красивее.

Таяние льдов лишь на время поднимет уровень океанов. Голландия вовсе не исчезнет под по­верхностью моря. Избыток пресной воды из тающих полярных шапок приостановит циркуляцию океа­нических течений. Гольфстрим перестанет согревать Европу. Вода будет пленена в леднике, кото­рый, согласно весьма осторожных прогнозов, дойдет до Варшавы. Исчезнут Россия, Канада, а так же северные Штаты. Исчезнет и Польша, но как раз этим голову себе никто не морочил. Польша уже не существовала, причем, по своей собственной просьбе.

- Повод и не был нужен, - продолжил излагать Кудряш, не обращая внимания на то, что Вагнер его не слушает. – Сам знаешь. Чехи и словаки повода не дали, цацкались с венгерским мень­шинством. А венгров пришла защищать финская армия. Располагается она там до настояще­го време­ни; вскоре в ее состав войдут все финны. Эх, да на кой ляд я тебе все это говорю…

Вагнер покачал головой. Выходит, он все-таки слушал.

- Тут ебнуло, и я стал тем, кем и являюсь. Пережил, что меня самого удивляет. А потом открыл в себе талант. Истинное призвание. Немного, как ты. Вот только я не притворяюсь. Люблю быть тем, кто я есть, а не улыбающимся перцем в галстучке, который плющится перед каждым. Я уже не впариваю людям дерьмо, я и не должен. Заплатил я за это много, хотя бы собственными яйцами, превратившимися в сморщенные изюмины. Русские никогда чистых боеголовок не дела­ли. Только, курва, не жалею. И знаешь что? Хотя это и смешно звучит: я, курва, честен.

Он искоса поглядел на собеседника. Вагнер не рассмеялся. Он слушал.

- А в остальном… нет никакой перспективы. Мы сами стерли себя с карты будущего мира. Знаю, что сам к этому рук не приложил… Или, все же, приложил? Они направлялись на Вильно, на Львов, одураченные сопляки, как уже много раз в истории, а я… Я продавал никому не нужную хрень, и мне с этим было хорошо. И я никогда не узнаю… Ты точно такой же, делаешь то, что счи­таешь пра­вильным. Не позволяешь, чтобы сукины сыны до конца выиграли. Только ты проигра­ешь, сволочей больше. Ты прячешься за своим ханжеством, за принципами, которые сам же и при­думал. А ведь тебе важно то же самое, чтобы сволочи не оказались сверху. И любишь себя такого, какой есть.

Кудряш откашлялся. У него пересохло в горле.

- Эй, это что такое! – хрипло заорал он, красноречиво показывая на пустой стакан.

Прежде чем появился перепуганный хозяин с подносом, оба молчали, не глядя друг другу в глаза. Наконец Кудряш сделал глоток.

- Вот же урод, - буркнул он, немилосердно скривившись.

Вагнер не знал, что тот имеет в виду, пока не попробовал сам: самогон, окрашенный луко­вой шелухой.