Город Перестановок

Пол считал и слушал свой голос, словно наполовину ожидал, что заметит, как удлиняются паузы, начнёт ощущать пробелы в самом себе.

— Двести миллисекунд. — Пятая часть секунды.

— Один. Два… — Мигает ли он сейчас, появляясь и исчезая из бытия, на субъективной частоте в пять герц? Даже самые примитивные фильмы на целлулоидной плёнке никогда не мерцали при такой частоте. — Три. Четыре. — Пол помахал рукой перед лицом — движение выглядело совершенно нормальным, идеально плавным. Само собой, он‑то не видит его со стороны. — Пять. Шесть. Семь. — Внезапно сквозь него волной прокатилась сильная дурнота, однако Пол подавил её и досчитал: — Восемь. Девять. Десять.

«Джинн» вновь возник в «бутылке» и издал краткий озабоченный писк.

— Что случилось? Хочешь немного передохнуть?

— Нет, я в порядке, — Пол окинул взглядом комнату, совершенно не угрожающую, покрытую пятнами света, и рассмеялся. «Как отреагирует Дарэм, если контроль и подопытный вдруг дадут два совершенно разных ответа?» Он попытался вспомнить свои планы на такой случай, но не смог, да и не очень‑то старался. Теперь это не его заботы.

Пик.

— Проба семь. Разрешение по времени — пятьсот миллисекунд.

Пол сосчитал и, по правде говоря, не почувствовал разницы. Некоторое беспокойство — да; но, если не считать лёгкой тошноты, ощущения вроде бы остались полностью такими же. И это было вполне логично, по крайней мере в долговременной перспективе. Ведь на больших интервалах времени ничто не терялось. Его модель мозга получала полное описание с полусекундными интервалами (по времени самой модели), но каждое описание по‑прежнему включало все результаты того, что как бы происходило в промежутках. Каждые полсекунды его мозг оказывался именно в том состоянии, в каком бы и был, если ничего не пропускать.

— Тысяча миллисекунд.

Но… что же происходило там, в промежутках? Управляющие моделью уравнения были чересчур сложными, чтобы решать их в один приём. В ходе расчётов непрерывно производились и сбрасывались огромные массивы промежуточных результатов. В некотором смысле эти промежуточные результаты если не прямо представляли собой то, что происходило в промежутках между соседствующими полными описаниями модели, то по крайней мере намекали, что там может нечто происходить. А раз вся модель имела производный характер, кто мог утверждать, что эти гипотетические события, скрытые несколько глубже в потоке данных, в каком‑то смысле «менее настоящие», чем те, что описаны напрямую?

— Две тысячи миллисекунд.

— Один. Два. Три. Четыре.

Если сейчас казалось, будто он произносит (и сам слышит, что произносит) каждое числительное подряд, то лишь потому, что последствия произнесения, скажем, слова «три» (и то, как он его слышит) присутствовали в результатах расчётов эволюции его мозга между моментом произнесения «два» и моментом произнесения «четыре».

— Пять тысяч миллисекунд.

— Один. Два. Три. Четыре. Пять.

Вообще‑то слышать слова, которых он «на самом деле» не произносил, было ненамного удивительнее, чем вообще слышать что‑либо, будучи Копией. Даже стандартный для этого мирка темп времени в одну миллисекунду был слишком грубым, чтобы полностью воспроизводить весь спектр высот слышимых звуков. Звуки модель отображала не как изменения давления воздуха, — их значения не могли бы меняться с достаточной скоростью, — а как изменения энергии звука: спектр мощностей вместо спектра частот. Двадцать килогерц здесь — лишь число, этикетка; ничто на самом деле не колеблется с такой скоростью. Настоящие уши анализируют воздушные волны, раскладывая их на компоненты разных частот. Пол знал, что его мозг получает спектр частот в готовом виде, непосредственно сами величины, извлечённые из несуществующего воздуха имеющейся в модели грубой подпрограммой.

— Десять тысяч миллисекунд.

— Один. Два. Три.

Десять секунд свободного падения от кадра к кадру.