– В генетических лабораториях. Подводных. Там можно создавать детей. Но эти создания и сами проживут века.
– Но где же грех, Абеляр? Ложь, ревность, борьба за власть? – Он улыбнулся. – Наверное, они могут допускать бестактности в конструировании экосистем…
– Они не утратили остроты ума, Филип. Если как следует постараются, то изобретут какое-нибудь преступление. Но ведь они не такие, как мы. Их ничто на это не толкает.
– Не толкает… – На щеку Константина села пчела, и он бережно смахнул ее. – Я в прошлом месяце ходил к месту катастрофы. – Он имел в виду место гибели Веры Келланд. – Там деревья. Старые как сам мир.
– Много времени прошло с тех пор…
– Сам не знаю, чего я ждал… Наверно, какого-нибудь золотистого сияния, указывающего, где похоронено мое сердце. Но мы – существа маленькие, и космосу до нас дела нет. Так что никаких признаков не обнаружилось. – Он вздохнул. – Я хотел помериться силами с миром – и погубил то, что могло помешать.
– Тогда мы были другими.
– Нет. Я думал, что смогу измениться… Вот ты, мол, умрешь, и Вера умрет, и я начну все с чистого листа, стану машиной… Этакой пулей, пущенной в лоб истории… Хотел захватить власть над любовью. Заключить все в железо. И попробовал. Но железо сломалось первым.
– Я понимаю. Я тоже познал власть замыслов. Последний замысел моей жизни ждет меня на Европе. – Он забрал брошюру. – Он может стать и твоим. Если ты пожелаешь.
– В послании я признался тебе, что готов к смерти, – сказал Константин. – Ты, Абеляр, привык от всего уворачиваться. Мы вместе прошли долгий путь, далеко позади оставили понятия «друг», «враг»… Я не знаю, как тебя назвать, но зато я тебя понимаю. Понимаю, как никто на свете, включая тебя самого. Столкнувшись с конечной своей целью, ты увернешься в сторону. Я в этом уверен. Ты никогда не увидишь Европы.
Линдсей склонил голову:
– Пора кончать, Абеляр. Я померился силами с миром; я для этого жил. И неплохую тень оставил за собой. Так?
– Да, Филип, – потрясенно вымолвил Линдсей. – Даже ненавидя тебя, я тобой гордился.
– Но мериться с жизнью и смертью, словно бы я вечен… В этом нет ничего высокого. Что мы перед жизнью? Так, искорки…
– Искры, разжигающие пламя…
– Да. Твое пламя – Европа, и тут я тебе завидую. Но, отправившись на Европу, ты потеряешь себя. Этого ты не вынесешь.
– Но туда можешь отправиться ты. Она может стать и твоей. Там – твой народ, клан Константинов.
– Мой народ… Да, ты привлек их к своим делам.
– Я нуждался в них. В твоем гении… И они присоединились ко мне по доброй воле.
– Да… Смерть в конце концов побеждает нас. Но наши дети – наша месть ей. – Он улыбнулся. – Я старался не любить их. Я хотел видеть их такими же, как и я, – подобными стальному клинку… Но все равно любил. Не за то, что они подобны мне, напротив. И больше всех – самую не похожую на меня.