– А это – номер третий, – сказал президент, не обращая внимания на отчаянный вопль Линдсея. – Боль.
– Насколько я понимаю, – сказала второй судья, – тебе продемонстрировали третий номер.
– Да, мэм, – ответил Линдсей. Второй судья вонзила в его руку иглу.
– Оставь, – мягко сказала она. – Здесь лазарет, а не армия. Зови меня просто – второй судья.
Сломанная рука резиново онемела.
– Спасибо, судья.
Второй судья была пожилой женщиной – лет, должно быть, под сто. Точнее сказать было сложно: постоянный прием гормональных препаратов превратил ее метаболизм в сложный комплекс аномалий. Нижняя челюсть ее обросла угрями, однако сквозь шелушащуюся сухую кожу запястий и лодыжек просвечивали варикозные вены.
– Все в порядке, гос. Выправим.
Она сунула руку Линдсея в широкий резиновый рукав старого томографа. Из кольца его заструилось множество рентгеновских лучей, и на экране появилось трехмерное, вращающееся изображение сломанной руки.
– Ничего страшного; хороший, чистый перелом, – оценила второй судья. – У нас у всех такие. И ты теперь – один из нас. Хочешь, пока рука под наркозом, мы тебя разрисуем?
– Что?
– Татуируем; гражданин.
Идея была, мягко говоря, неожиданной.
– Прекрасно, – сказал Линдсей. – Давайте.
– Вот! Я с самого начала знала, что ты – в полном порядке! – Она ткнула его под ребро. – Я тебе за это еще и анаболических стероидов вколю. Не успеешь оглянуться, как нарастишь мускулы; сам президент не отличит их от натуральных.
Она мягко потянула его за руку. Зловещий скрип становящихся на место осколков кости доносился словно очень-очень издалека, с другого конца перевернутого бинокля.
Она сняла со стены комплект игл в липучем футляре.
– Хочешь что-нибудь необычное?
– Пусть там будут бабочки, – ответил Линдсей.
История Горняцкой Демократии Фортуны была крайне проста. Фортуна – довольно крупный астероид, более двухсот километров в поперечнике. Первые горняки, ослепленные первоначальным успехом, объявили себя независимым государством.