Линдсей кивнул. Об электромагнитном орудии она даже не заикнулась. Пушки сегодня не обсуждались.
Она изо всех сил старалась обаять и очаровать пиратов, но все равно они чувствовали себя уязвленными. Да, Семье было чем гордиться. Они начинали путь к процветанию с бактериального ветвэра в желатиновых капсулах не крупнее булавочной головки. Они создали пластики, выжав их из камня. Творения их обходились дешево. Как сама жизнь.
Они вросли в камень. Стальная настойчивость мягкой плоти вынудила скалу отступить. ESAIRS XII был пронизан туннелями – ободья с острыми зубьями грызли породу круглые сутки. Имелись у них и воздуходувки, состряпанные из виниловых мешков и ребер из пластика с памятью. Ребра дышали: они были подключены к токамаковой энергостанции; небольшие изменения напряжения заставляли их сокращаться и расширяться, и пластиковые «легкие» громко хлопали, втягивая воздух, а затем выдыхали его с животным визгом. Сам камень казался живым – столь разнообразны были наполнявшие его звуки жизни. Скрежет проходческих инструментов, дыхание воздуходувок, бульканье ферментаторов…
Была у Мавридесов и растительность. Не только водоросли и протеиновая слизь, но и – цветы! Розы, флоксы, маргаритки – вернее, растения, называвшиеся так до того, как скальпель коснулся их ДНК. Сельдерей, латук, карликовая кукуруза, шпинат, люцерна… Бамбук! При помощи тонкой проволоки и бесконечного терпения бамбук превращался в трубы и сосуды. Яйца! У них были и куры – вернее, то, что называлось курами, прежде чем шейперские генные технологии не превратили их в невесомостные генераторы протеина.
Они были могущественны, уязвимы и полны отчаянной ненависти. Линдсей понимал, что они лишь выжидают удобного случая и взвешивают все «за» и «против», тщательно рассчитывая свои действия. Да, они нападут и будут бить на поражение, но лишь в тот момент, когда обеспечат себе максимум возможностей победить и уцелеть.
Понимал он также и то, что каждый новый день, каждое незначительное соглашение либо уступка кладут еще один слой шеллака на разделяющую их трещину. День за днем обретает форму новый статус-кво, непрочное перемирие, держащееся единственно на привычке. За неимением лучшего, хороша уже сама надежда на то, что мир на словах обернется когда-нибудь миром на деле.
– Эй! Государственный секретарь!
Линдсей проснулся. В призрачном тяготении астероида он едва касался пола своей пещерки, называемой всеми «Посольством». После принятия Решения о воссоединении он со всеми гражданами ГДФ переселился на астероид.
Разбудили его Паоло с Фазилем. Оба юноши были одеты в вышитые пончо и жесткие пластиковые венцы, стягивающие длинные, развевающиеся волосы.
Кожная инфекция поразила их жестоко, и с каждым днем положение ухудшалось. Шея Паоло была так воспалена, что горло казалось перерезанным. У Фазиля болело левое ухо, отчего голова его постоянно клонилась вбок.
– Хотим тебе кое-что показать, – сказал Паоло. – Можешь пойти с нами, господин государственный секретарь? Только – тихо.
Голос его звучал так мягко, а взгляд карих глаз был таким невинным и ясным, что Линдсей тут же понял: они пришли неспроста. Убьют? Пока нет, скорее всего. Зашнуровав пончо, он долго возился со сложными завязками сандалий и наконец, сказал:
– Я к вашим услугам.
Они выплыли в коридор. Коридоры, которые соединяли пещеры, были просто-напросто длинными и узкими – метр в поперечнике – норами. Мавридесы поплыли вперед с гибким проворством ящериц. Линдсей отстал. С правой его рукой делалось все хуже и хуже – она совсем потеряла чувствительность.
Так, в молчании, они добрались до одной из ферментационных, освещенной желтым неярким светом. Сюда выходили пухлые, сосцеобразные насадки трех ветвэр-камер. Сами камеры, подобно связкам огромных сосисок, размещались в каменных туннелях. В каждом туннеле лежала цепочка таких «мешков», соединенных встык с помощью фильтров. В последнем «мешке» крутилась, слегка пощелкивая, мешалка из пластика с памятью. В воздухе вилась, подсыхая, пустотелая труба из абсолютно прозрачного акрила; от нее шел сильный и неприятный запах.
Миновав ферментационную, нырнули в темноту следующего туннеля. Все туннели были одинаковыми, с безупречно гладкими стенами. В освещении не было надобности. Любой из молодых гениев легко мог запомнить всю череду переходов.
Слева донесся неспешный «клак-хрусть, клак-хрусть» проходческого обода. Ободья и зубья к ним делались целиком вручную, поэтому каждый из них звучал посвоему, слегка отличаясь от остальных, и это помогало Линдсею ориентироваться. В самом мягком камне они выгрызали в сутки по два погонных метра. За два года ободья пережевали больше двадцати тысяч тонн руды.
Переработанная руда выстреливалась в пространство. В астероиде возникали пустоты – десять километров ходов, непроглядно темных и запутанных, словно клубок лески, украшенной бусинками жилых пещер, оранжерей, ветвэр-камер…
Линдсея привели туда, где он еще не бывал. Раздался раздражающий скрип отодвигаемой каменной заслонки.
ebooksa