Путеводная звезда. Том 2

22
18
20
22
24
26
28
30

— Подожди, — одновременно с ним произнесла Эльвира. — Будь готов, сейчас тебя немного подкачаем.

Расцепив со мной руки, Эльвира достала заранее приготовленный кинжал. Зажав лезвие в руке, она выдернула нож, глубоко взрезав себе ладонь. После, старясь не терять кровь, перехватила рукоять и таким же образом порезала себе ладонь другой руки.

Валькирия, самая настоящая — смотрел я на скуластое лицо царевны. Сам я по-прежнему не переношу ощущения взрезаемой сталью кожи, а у нее ни один мускул на лице не дрогнул.

Пока я едва заметно морщился в неприятном предвкушении, Валера также сделал себе два надреза, передавая ритуальный кинжал мне. Быстро взрезав ладони, я отпустил ритуальный кинжал, и он завис в воздухе, удерживаемый силой разбуженной Магии Крови.

— Я сама все сделаю, просто не мешайте, — сказала Эльвира, глаза которой уже сияли красным отсветом.

Несколько минут потребовалось на то, чтобы оба они избавились от остатков энергии, полученной в ходе ритуала нашего кровавого союза. Отдав в ходе ритуала все до последней капли мне.

Все до последнего, и даже чуть больше — Валера осунулся, как будто не ел и не спал неделю, и под глазами у него залегли глубокие темные мешки. Эльвира выглядела чуть лучше, но и ее скулы заострились, а губы высохли настолько, что появилось несколько сочащихся сукровицей трещин.

Сила Крови, которую они вдвоем отдали мне без остатка, была нечто большим, чем стихийная энергия. Сила Крови существовала в модели тела параллельно с энергетическим каркасом. При этом именно эта, полученная от них сила, вдруг приглушила неприятные чувства от холодящей ауры Анастасии, которую я так пока и не снял.

Прощание, без которого мы договорились обойтись, так и так поучилось скомканным. В том числе потому, что Валера и Эльвира оба с трудом держались на ногах, обессилев после ритуала. Настолько, что мне пришлось их отводить до трапа, где уже ожидали присланные за ними катера.

Без прощаний, кстати, все равно не обошлось. Постепенно теряющую силы Эльвиру я передал Модесту, с которым на прощание обнялся, а Валеру попыталась поддержать под локоть Наденька. Ее попытки он, правда, сразу пресек.

С Надеждой я не просто обнялся. Прижавшись, Наденька вдруг крепко обхватила меня и крепко поцеловала в губы. Совершенно по-взрослому, удивился я, чувствуя ее требовательный язык. Удивлялся недолго — Наденька резко развернулась, и не глядя на меня больше пошла к трапу, все же подхватывая Валеру под руку. Он, кстати, в этот раз больше не сопротивлялся.

Мелькнули в последний раз ее дерзкие хвосты, и она исчезла, спустившись в каюту отходящего от яхты катера. А я недоуменно смотрел Наденьке вслед, все еще чувствуя ее губы и недоумевая, что это вообще было.

— Временами ты совершенно непробиваем, — сообщила мне подошедшая Ольга, которая встала рядом, опершись на перила.

— Да я… в общем-то, догадливый, и все ловлю на лету. Просто иногда делаю это немного потом, — кивнул я, проводив взглядом катера и осматривая береговую линию.

«Эскалада» стояла сейчас напротив Лахтинской Национальной академии парусного спорта, береговые постройки которой в этом мире серого января выглядели как несколько приземлившихся инопланетных кораблей. А без привычной зеркальной кукурузы небоскреба картина лахтинского берега выглядела еще более интересной и незнакомой.

— Артур.

— Да-да, пойдем, — бросил я прощальный взгляд вслед катерам, которые уже приближались к пирсам яхт-клуба, расходясь по сторонам.

Теперь из состава команды на яхте остались только мы втроем. Я, Ольга, и наш тренер, мастер-наставник и навигатор в деле освоения темных искусств Сергей Александрович Николаев.

Его, пока я общался с Валерой и Эльвирой, Ольга ввела в курс последних событий. По-нашему с ней уговору рассказав о случившемся абсолютно все. И о нашем разговоре с цесаревичем, и об обмене памятью с Анастасией. Тайной осталась лишь история моего сотрудничества с Астеротом.

Когда я зашел в кают-компанию, Николаев ждал меня с бокалом коньяка, задумчиво глядя на картину на стене. На мое появление полковник внимания не обратил, находясь явно в глубокой задумчивости.