Звездный час адвоката

22
18
20
22
24
26
28
30

Она взяла из рук Дианы книгу Герберта Уэллса. Увидев иллюстрацию к «Войне миров», она только покачала головой.

– Не-е, я такое не читаю. Мне нравится про принцесс. Ты похожа на одну из них. Такая же красивая и добрая, – голос ее звучал почти застенчиво. – А принцесс – их всегда кто-нибудь защищает…

Детство Ольги протекало по типичному сценарию, написанному для всех семей, для которых и в будни, и в праздники есть один гость – бутылка. Вернее будет заметить, что пил только отец. Мать же не брала в рот и капли. Но разве это имело значение, когда поддатый папенька вливал в себя столько, сколько обычной семье хватит для того, чтобы встретить и проводить друзей. Впрочем, эти подсчеты Крапивина-старшего интересовали мало. Он именовал себя гордо – кормилец семьи, и поэтому считал, что имеет право тратить на водку столько, сколько пожелает. Он давно уже не обращал внимания на то, что все его трудовые гроши уходят в водочный магазин, а живут они, еле-еле сводя концы с концами, проедая зарплату жены. Та безропотно мыла полы в подъездах, стирала и готовила нехитрую еду, убирала блевотину, ходила в магазин – в общем, выполняла всю «легкую» женскую работу.

Еще будучи ребенком, Ольга, как зверек, забивалась под стол, едва заслышав тяжелые шаги отца на лестнице. Он долго возился у двери, пытаясь попасть ключом в замочную скважину, а потом бил ногой в дверь и орал на весь подъезд так, что у бедного ребенка кровь стыла в жилах. Ольга не возражала бы, чтобы ее отец в один прекрасный вечер вообще не вернулся домой, замерзнув в снегу, как дядя Паша из соседнего подъезда. Но мать и в пургу, и в дождь шла на улицу – разыскивать непутевого родителя. Она вытаскивала его из канав и подворотен, тащила на своем горбу, преодолевая ступени в подъезде, разувала и раздевала, укладывая его в постель, а утром бежала в магазин «за лекарством». Тем не менее супруг не был доволен ей. Все она делала не так, медленно и плохо, да и вообще, на его взгляд, она была дура.

– Ма! – спрашивала дочь. – Почему ты не бросишь его?

– Как же можно, это ж твой отец! – дивилась женщина.

– Не нужен мне такой отец, да и тебе он не нужен тоже.

– Мала ты еще! – отмахивалась мать. – Не знаешь, как на свете тяжело прожить без мужчины.

Детский ум пытался, как мог, отыскать рациональное звено в словах матери, но это никак не удавалось. Как ни верти, отец по-любому оказывался обузой. На одну только стеклопосуду, остающуюся после его обильных возлияний, можно было бы собрать девочку в школу. Чтобы и форма была, как у других детей, и ранец с рисунком, и красивый пенал, и вторая обувь… Но мать сдавала бутылки и возвращала деньги отцу, и они шли во вторичный оборот. А школьное платье переделывалось из материнского тряпья. Ранец оставался тем же, что и в первом классе, когда сердобольные соседи одолжили им старую сумку своего выросшего сына. Что такое пенал, девочка вообще узнала, увидев в школе у детей красивые коробочки с письменными принадлежностями. Так и жили…

«Когда я вырасту, я докажу маме, что можно прожить и без мужчины в доме», – сказала себе как-то раз Ольга, не подозревая, что это станет ее девизом, жизненной установкой на долгие, долгие годы.

Была ли она способной, родители так и не поняли – просто потому, что никогда не задавали себе подобного вопроса. «Она ж девка! – говорил хмельной отец. – Зачем ей грамота? Будет сидеть у кого-нибудь на шее, как моя дура! На то они, бабы, и годятся». Ольга скрипела зубами, но отцу не перечила, боясь навлечь на себя его гнев. Зато она бегала и прыгала лучше всех в классе, а когда поняла, что может опрокинуть на спину любого своего сверстника, и вовсе задрала нос. Она не была крупной, скорее, жилистой и подвижной. Но в драке, как она уже успела понять, решающей оказывалась не масса, а сила духа и напор. А этого ей было не занимать. Она набрасывалась на своего обидчика так отчаянно, словно собиралась растерзать его в клочья. «Все бабы – дуры!» – слышала она в ушах знакомый голос и колошматила что было сил, вымещая на своей жертве злобу, с налитыми от ярости глазами. Вопли о пощаде казались ей райской музыкой, и она воображала, что это собственный отец плачет и извивается под ее меткими ударами.

Между тем время шло, оставляя позади воспоминания о детских обидах и содранных коленках. Девочки взрослели, превращаясь в девушек: блузки топорщились под натиском молодой красивой груди; волосы становились длиннее, а мысли – свободнее. Вот только дружба не менялась, становясь только крепче год от года.

В каком-то смысле Ольга и Диана оказались заложниками своей привязанности. Они были и остались кем-то вроде изгоев в своем классе, что их, правда, не совсем огорчало. Девочки были очень по-своему индивидуальны и независимы, так что почти всегда оказывались в стороне от школьной компании. Диана была слишком домашним ребенком, погруженным в мир книжных грез. Ольга же, наоборот, – оторви и выбрось, она не признавала авторитетов и вела себя так, как считала нужным. Разумеется, интеллигентные родители Дианы были немало обескуражены появлением в их доме странной подруги дочери. Какое-то время они даже пытались препятствовать их общению. Но девочки, вместо того чтобы разойтись в разные стороны, прочно обосновались в кроне тополя, а холодные вечера (что уж вообще не лезло ни в одни ворота) просиживали в подъезде. Бог весть, на какие темы могли общаться между собой такие непохожие дети! Но когда Диана подхватила вдруг воспаление легких, Ольга едва ли не поселилась у нее в больнице (благо дома ее никто не ждал!). Каждый раз, когда супруги Данилевские появлялись в приемном покое, нагруженные домашними пирожками и киселями, странная ободранная девчонка покорно убиралась прочь, чтобы вернуться сразу же, как только за ними захлопнется дверь. Когда беда приключилась с Ольгой (она сломала на тренировке правую руку), Диана окружила ее заботой: писала за нее домашние работы, помогала ей одеваться, таскала ей из дома вкусную еду. Таким образом, когда на скамейке возле подъезда появилась процарапанная гвоздем надпись: «Ольга + Диана = навсегда», никто не удивился. Данилевские капитулировали тоже, разумно решив, что не стоит препятствовать тому, что остановить они не в силах. Немного смущало, что соседская девочка выполняет фактически функции парня их дочери: защищает ее во дворе и школе, разрешает все конфликты с учителями, встречает после занятий в музыкальной школе. Конечно, естественнее было бы, чтобы все это делал мальчик, красивый, умный и плечистый. Но с мальчиками, как известно, тоже хлопот не оберешься. Опять же, если юношеские отношения перейдут за запретную черту… Нет, пусть уж лучше будет подружка!

Странная дружба наложила отпечаток и на характеры девочек. Так, Данилевская в конце концов поняла, что мир намного богаче и грязнее того, что ей проповедовали со своих страниц любимые книги. Что, помимо добра и зла, существуют еще и полутона, те или иные толкования двух полярных противоположностей. Что для того, чтобы выжить, мало быть честным и справедливым, надо еще и уметь приспосабливаться. И что, к сожалению, люди чаще понимают силу, чем доброе слово.

Ольга тоже вынесла из их общения много нового, что самым благоприятным образом отразилось на ее внешности и поведении. Она начала следить за собой, за чистотой своего тела и волос, выбросила заплатанные чулки и приобрела дешевую, но новую одежду. Конечно, все это давалось ей не так уж легко.

Папаша в очередной раз пытался вставить ключ в замочную скважину, когда вдруг дверь внезапно распахнулась, и на пороге предстала не запуганная и замурзанная жена, а дочь – руки в боки, вся из себя красивая и решительная.

– Ах вы, б…, – беззлобно заметил отец. – Ну почему никогда не можете встретить человека после работы?

Он был относительно трезв и планировал срочно исправить это, откомандировав жену в магазин за водкой. Дни ее зарплаты отпечатывались в его затуманенном алкоголем мозгу с фотографической четкостью. Сегодня как раз был тот самый день.

– Зинк! – прогудел он с порога. – Давай сгоняй-ка в магазин! Ну, чего ты, дура, там прячешься?

Зинаида и правда вела себя странно, учитывая то, что сегодня ее еще никто пальцем не тронул. Она сидела на кровати и скулила, как побитая собака.