Гибель «Демократии»,

22
18
20
22
24
26
28
30

– Садись на стул, Руки можешь опустить. А вы, братва, обойдите дом. Всех, кого найдете, сажайте под замок вместе с тем холуем. Потом возвращайтесь сюда.

В ответ раздалось неразборчивое бурчание и смех. В наступившей тишине отчетливо прозвучал заданный Калинниковым вопрос:

– Что вы собираетесь со мной делать?

– Судить тебя будем, – вполне обыденным тоном сообщил Железняков. Судя по доносившимся звукам, он занимался тем, что выдвигал ящики письменного стола и выкидывал их содержимое на пол.

– А если я дам вам денег, много денег, вы отпустите меня?

– Мы не грабители, а идейные борцы за народное счастье, – назидательно объявил матрос. – Так что не надейся откупиться. Однако из интереса спрошу: как дорого ты, буржуйская рожа, ценишь свою жизнь?

– Возьмите все деньги, которые есть в доме! Они хранятся вон там, в несгораемом шкафу, а ключ у меня в кармане. Если вы позволите, я его достану и отдам вам.

Пока шел этот диалог, офицеры осторожно подобрались к двери. Заглянув в щель, Петр убедился в своих худших подозрениях: Железняков устроился за письменным столом, не выпуская из руки револьвера. Поэтому, как ни заманчиво выглядела идея захватить вожака анархистов, пока отсутствовали его товарищи, от нее пришлось отказаться. Стоит матросу увидеть их на пороге кабинета, как он, не задумываясь, начнет стрелять. К тому же Шувалову хотелось узнать, в чем Анатолий собрался обвинить Калитникова. Услышав шаги возвращавшихся боевиков, он дал знак напарнику вернуться в убежище.

– Все обошли и прислугу заперли, – с порога объявил Грузин, произнося слова с характерным акцентом. – Мы их так настращали, что сидят тише мышей в подвале.

– Добро! А в ту комнату заглядывали? Там у тебя что, хозяин? – спросил Анатолий.

– Библиотека, в ней никто не живет, – поспешно ответил Павел Тихонович.

– Молчун, все равно проверь! – последовало распоряжение.

Поручик опустил предохранитель браунинга и приготовился выскочить из-за дивана. Еще раньше, используя язык жестов, они с Юрием договорились: если анархист их обнаружит, в него выстрелит штабс-капитан, а Шувалов рванет к двери, чтобы с ходу открыть огонь по остальным. К счастью, Бугай не стал заглядывать во все укромные углы. Он просто включил свет, с порога окинул взглядом комнату и вернулся в кабинет, даже не позаботившись погасить люстру. Дверь также осталась нараспашку. Видимо, тем временем Грузин успел открыть сейф, потому что послышался радостный возглас:

– Вах! Глядите, друзья, сколько денег этот шакал награбил у трудового народа!

– Вы ошибаетесь! Я никого не грабил… – запротестовал пленник.

– Заткнись, гнида! Тебе слова не давали, – грубо оборвал его Железняков, стукнув револьвером по столу. – Будешь разевать рот по моей команде, когда тебя спросят. Понял?.. Шота, пересчитай все точно и напиши ему расписку, что деньги экспроприированы на нужды мировой революции. Мы, анархисты, не уголовники, а идейные борцы с властью капитала.

Воспользовавшись тем, что внимание боевиков было отвлечено, Петр с Юрием снова прокрались к двери. Тем временем матрос объявил о начале суда:

– Товарищи! Мы пришли сюда, чтобы судить и сурово покарать за предательство. От имени наших погибших соратников я обвиняю…

К досаде Шувалова ему не пришлось узнать, в чем состояла вина коммерсанта перед анархистами. Обвинительную речь Железнякова прервал донесшийся со двора крик «Полундра!», а следом загремели выстрелы. Опрокинув кресло, Анатолий вскочил и бросился к окну, на ходу скомандовав:

– Шота, свет! Молчун, к дверям! Задержи их!