– Иди чай поставь, мадам Бовари, – он усмехнулся.
Татьяна, дико посмотрев на него, встала, накинула халат и ушла на кухню. Покажи, покажи мне характер, лошадка, подумал Гурьев. Он поднялся, оделся и направился следом.
Разлив чай по чашкам из модного эмалированного чайника, Татьяна села за стол напротив Гурьева. Постаралась она на славу, в меру своего разумения, конечно. Белый хлеб, масло, банка деревенской сметаны, печенье, карамель какая-то. Пододвинув к Гурьеву поближе бутерброды с «московской» колбасой, от запаха которой его едва не вытошнило прямо на вышитую скатерть, Татьяна подперла голову красивой белой рукой:
– Яшенька… Ты ведь из органов, да? Я сразу догадалась!
Это только кажется тебе, усмехнулся про себя Гурьев. Но это и к лучшему, лошадка. Поверь.
– Я из органов, Таня. Только не из тех, что ты подумала. Из других. Контрольных.
– Ой… А…
– Всё.
– Яша…
– Только никаких вопросов, лошадка. А то я решу, чего доброго, что твои вопросы продиктованы не понятным и простительным бабьим любопытством, а чем-нибудь – или кем-нибудь – посерьёзнее. Улавливаешь?
– Яшенька, ты что! Бог с тобой, Яшенька, я ничего не знаю и знать не хочу!
– Вот. Это мне нравится. Ты не бойся, лошадка, – Гурьев покровительственно улыбнулся. – Васе твоему ничего не будет. И тебе ничего не будет. К тебе я буду иногда заглядывать на чашечку чайку, Танечка, но не очень часто, потому что дел у меня много. И чтобы ты не привыкла и не переела. А то тебе опять скучно станет, и опять ты какому-нибудь хмырю в трусы полезешь, со скуки-то. Договорились?
– Ты злющий, – вздохнула Татьяна, посмотрев на Гурьева одновременно и с опаской, и кокетливо. – Ты ревнуешь?
– Ага, – кивнул Гурьев, отхлебнув чай. – А ещё я тебя к мужу стану ревновать, петь у тебя под окнами серенады и драться на дуэлях за счастье обладать твоим восхитительным телом.
Он поднялся, перегнулся через стол, осторожно, но крепко взял Татьяну за шею, притянул к себе, лизнул мокрым языком в губы и резко, но совсем не больно схватил зубами за кончик носа – так, что Татьяна крупно вздрогнула и охнула. И улыбаясь ей прямо в лицо, продолжил громким театральным шёпотом:
– Я стану тебя драть, лошадка. Потому что нам обоим это нравится. Тело у тебя в самом деле восхитительное, лошадка. Мне нравится тебя драть. А тебе нравится? Говори.
– Я…
– Нравится?!
– Да…
– Скажи – я хочу, чтобы ты меня драл. Ну.