Киммерийская крепость

22
18
20
22
24
26
28
30

– Каких таких сявок? – сделал удивлённое лицо Ферзь.

– Ну, будет тебе, Николай Протасович, – Гурьев кротко вздохнул. – Я же понимаю – ни к чему тут гастролёры, когда в местной труппе все роли давно и основательно расписаны. Ты мне их затем и подбросил: сделаю их – хорошо, они меня – ещё лучше. Ты только не всё учёл, Николай Протасович. Исходных данных тебе не хватило. Поэтому и предлагаю – давай по-хорошему. Ты моё не тронь, я твоё не трону.

– Здесь всё моё, милый. Твоего нет тут ничего и быть не может. Понимаешь, нет?

Так было, подумал Гурьев. Так было, это правда. А теперь не будет. Больше никогда.

– Сурово ты разговариваешь, атаман. Но, вот так сурово – напрасно. Я знаю, что у тебя за беда с моряком приключилась. Как только он из похода вернётся, я с ним побеседую по душам. И сделаю так, что он ни тебя, ни людей твоих – вообще ничего замечать не будет. А девочку – оставь. Прошу, как серьёзного человека.

– Хочешь сам ей целку сломать? – улыбнулся бритый. – Хорош, хорош. А ещё учитель. Я первый, потом ребята мои. Нас много, но биксам, когда в раж войдут, это нравится. А потом ты. Так уж и быть, – бритый прикрыл глаза и кивнул. – Если не побрезгуешь, конечно, после нас-то.

Он засмеялся. Молодцы по правую и левую руку от бритого тоже заржали, довольные. Смейся, смейся, подумал Гурьев. Действительно, легавый. Да и то – бывший. Смейся, нелюдь. И я посмеюсь. Потом. Он улыбнулся:

– Ты, часом, сам не влюбился, атаман? Вот уж не ожидал, от такого человека. Но, на самом деле, – немудрено.

– Следи за базаром, учитель, – ощерился бандит с наганом. – Ты кому тычешь, ты?!

Гурьев медленно повернул к нему голову и удивился:

– А кто разрешал открывать рот? Николай Протасович?

Мужик с наганом вылупился сначала на Гурьева, потом – на Ферзя. И только потом, опомнившись, схватился за рукоятку оружия. Второй угрожающе подался в сторону Гурьева. Гурьев же, словно не замечая всего этого, снова обратил лицо к Ферзю:

– Так о чём это мы, Николай Протасович?

– О деле, – кивнул Ферзь. – Только за базаром следить всё одно полезно.

– Стараюсь, – скромно потупился Гурьев. – Стараюсь, Николай Протасович. Но я же с тобой разговариваю, а это, – он чуть кивнул в сторону «стрелка», – с чего раскрякалось?

– Ну, ты, бля!!! – бандит вырвал из-за пояса наган и направил на Гурьева ствол. И тупо уставился на свою – пустую – руку.

– А почему мушка не спилена? – поинтересовался Гурьев, откидывая барабан[91] непонятно как перекочевавшего к нему револьвера, высыпая патроны себе на ладонь и опуская их в вазочку из-под варенья.

– Чё?! – хрипло спросил бандит, переводя ошалелый взгляд с Гурьева на Ферзя.

– Когда я тебя буду этой штукой в очко пялить, – ласково пообещал Гурьев, покачивая стволом из стороны в сторону, – узнаешь, «чё». – И кинул револьвер бандиту назад: – Спрячь керогаз, бык картонный. Николай Протасович, мы будем с тобой беседовать или продолжим железками перебрасываться?

Повисла пауза. Гурьев ждал. Ферзь, посопев еле слышно, кивнул своим шестёркам: