Группа восторженно взревела, а Гурьев обескураженно развёл руками и состроил обречённую мину – дескать, с кем не бывает.
Уроки закончились. Ирина вышла на школьное крыльцо и замерла, не зная, что делать дальше – на перилах прямо перед ней сидел Гурьев и задумчиво сжимал в зубах травинку. Увидев Ирину, он соскочил – нет, не соскочил, а как-то просто вдруг оказался на земле, прямо перед ней. Травинка из его рта исчезла бесследно – Ирина готова была дать руку на отсечение, что не видела, как и когда это произошло:
– Я хотел попросить у вас прощения, Ирина Павловна. Пожалуйста, не сердитесь. Хорошо?
Ирина опешила. Он извинялся перед ней, как мудрый взрослый перед взбалмошным, капризным ребёнком. Конечно, я идиотка, подумала Ирина, но ведь не до такой же степени?!
– Вы не должны извиняться. А я на вас вовсе не сержусь. Это… недоразумение.
– Значит, оно уже улажено, – он кивнул.
– А ваши… друзья? – осторожно наступила на зыбкую почву Ирина. – Они с вами согласны?
– Конечно.
– А ты… А Вы, вообще, кто? – Ирина вдруг смешалась. – Я просто не понимаю…
– Я Гурьев.
– Это что, должность такая? – Ирина почти непроизвольно улыбнулась.
– Так вышло, – Гурьев развёл руками и тоже улыбнулся. – Можете говорить мне «ты», если вам хочется. Моё самолюбие совершено от этого не пострадает. Давайте сюда ваш портфель, он даже на вид тяжеленный.
– Вот ещё выду…
В следующий миг сильные и нежные мужские руки взяли её за локти. И опять Ирина не поняла, каким образом, – но портфель уже перекочевал к Гурьеву. Чувствуя, как неудержимо заливается краской, Ирина постаралась, как могла, поскорее отогнать от себя восхитительное, горячей волной по всему телу, чувство от прикосновения мужских рук. Сильных и нежных.
Ирина разглядывала его во все глаза. Какой высокий, подумала она. А ведь вырастет ещё, наверное. Что же это на нём за одежда?
Гурьев был одет действительно так… Шевиотовые тёмно-синие брюки, о стрелки на которых можно было шутя порезаться, начищенные до нестерпимого блеска туфли – или ботинки? – Ирина не поняла; рубашка без ворота и куртка – кожаная, явно ужасно удобная – даже на вид, с прорезными простроченными карманами и странной, змееподобной металлической застёжкой. Кажется, это зовётся «молнией», вспомнила Ирина[98]. Как у лётчиков на фотоснимках в газете.
– Сколько тебе лет? – удивляясь тому, как звучит её голос, спросила Ирина. И нахмурилась: не хватало ещё, чтобы этот мальчишка почувствовал. Мальчишка?
Он почувствовал, конечно же. И улыбнулся:
– Шестнадцать.
– Извини. Ты так разговариваешь…