Киммерийская крепость

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ты думаешь, мне придётся из-за этого убивать, сэнсэй? – Гурьеву подобная мысль как-то не приходила в голову.

– Придётся, – спокойно ответил Мишима. – И не однажды. Карма.

В первый же вечер Гур выиграл шестьдесят полновесных червонцев, обеспеченных золотом, драгоценными камнями и другими активами Государственного банка. И вновь убедился, что Мишима – мудрый и крайне предусмотрительный человек.

На него набросились сразу же, как только он вышел из клуба. Ни один из нападавших не ожидал отпора. Такого отпора. Гур расшвырял их, как котят, в общем-то, без особого труда. Каждому досталось по два удара – основному и контрольному. Убедившись в том, что любители поживиться за чужой счёт ещё долго будут наслаждаться ласковым теплом прогретой за день солнцем брусчатки, Гур спокойно вышел на улицу, взял извозчика и поехал домой.

Деньги были нужны ему вовсе не для кутежей. Первые свои гонорары Гурьев потратил с дальним прицелом. Заказал себе у знаменитого краснодеревщика складной кий в специальном футляре, а у не менее знаменитого Журкевича, одевавшего весь корпус советских дипломатов – три комплекта «спецодежды»: жилетки, галстуки-бабочки, рубашки из тончайшего голландского полотна. Обувь тоже обошлась в кругленькую сумму. Настоящий ас и выглядеть должен по-настоящему. Мелочами вроде перстня с бриллиантом в карат и тростью с серебряной головой сокола он обзавёлся значительно позже, когда «премия» в сотню-другую червонцев сделалась скучной рутиной.

Так в московской команде игроков экстра-класса взошла новая звезда первой величины – Люкс. За полгода он заработал себе репутацию Мастера с большой буквы, бесстрастного и точного, как арифмометр. Он никогда не поддавался азарту, не связывался с фраерами, не отыгрывался и щедро давал фору. Прозвище было претензией, но Гурьев сумел его оправдать. К противнику за столом он относился как бы с лёгкой снисходительностью, словно не замечая пропихов и нажимов – разве что сделанных уж слишком нахально. И тогда следовала знаменитая «серия Люкс» – Гурьев даже не позволял партнёру прикоснуться кием к шарам, укладывая их в лузы один за другим с невероятной скоростью. Те, кому довелось видеть «серию Люкс» собственными глазами, начинали понимать, что обычно он играет даже не вполсилы, а в десятую её часть. Он никогда не лепил киксов, не выставлял отыгрышей и славился фантастическими триплетами, загонявшими по два шара зараз с незаказанной позиции. Такой игры не могли упомнить даже самые заядлые ветераны, и сразиться с Люксом, даже проиграв, почиталось за честь… А в остальном он свято следовал правилам, изложенным Мишимой. Тщательно подобранный грим – очки с простыми стёклами, набриолиненные и прилизанные волосы, тонкая щёточка накладных усов – делал Гурьева совершенно неузнаваемым. В этом тоже состояла часть иезуитского плана Мишимы – Гурьев должен был научиться менять внешность, походку, манеры так, чтобы сливаться с ролью в единое целое.

Никто ничего не знал о нём, кроме того, что Гурьев считал нужным о себе сообщить. Его рассказы и обмолвки, впрочем, не отличались однообразием, что обеспечивало дополнительную сумятицу в умах и сердцах. Именно этого они с Мишимой и добивались. Впрочем, подобная тактика отнюдь не гарантировала избавления от эксцессов.

Сразу после майских праздников двадцать седьмого года наступили прибыльные времена, – несколько недель перед тем, как наиболее заядлые игроки из любителей с деньгами съедут на крымские и кавказские курорты подлечить расшалившиеся от чекистских перетрясок нервишки, а профессионалы потянутся за ними. Гурьев не собирался на гастроли – во всяком случае, в этом году.

Уже под вечер, отыграв три партии подряд, Гур присел за столик выпить стакан чая и передохнуть. Вдруг к нему – даже не спросив разрешения – подсел здоровенный мужик и заявил без предисловий:

– Неплохо зашибаешь, парень. Пора это… делиться, в общем, пора.

– С кем же это? – Гур сделал вид, что он до крайности удивлён, и поставил стакан на стол. – Я не понял.

– А ты у Флинта спроси. Спроси, спроси. Я тебя тут подожду, – мужик достал папиросы, прикурил и кинул горящую спичку в стакан Гурьева. И осклабился, видимо, считая себя записным остряком и балагуром.

Гурьев кротко улыбнулся в ответ и перевёл взгляд на Флинта. Тот делал ему отчаянные знаки. Гур поднялся, подошёл к столам и, взяв Флинта под локоть, отвёл в сторону:

– В чём дело, дружище?

– Это Гирин шакал. Денег требует?

– Да.

– Надо дать. Не заводись, хуже будет.

– Что значит – «хуже»?

– Руки поломают. Или ноги. Беспредельные суки, я тебе говорю!

– И что? Все платят?