— Воля ваша. В течении десяти дней, мы, во первых, получили бы желанный предлог как следует перетряхнуть Альвиц — шутка ли сказать, исчез человек, да к тому же иностранец, да к тому же журналист, а-вторых… или… — и он неожиданно смутился, даже порозовел чуток, — вернее, во-первых… возможно, успели бы вам помочь в затруднительном положении.
Я невольно улыбнулся — и он улыбнулся своей неяркой светлой улыбкой мне в ответ.
— Благодарю и польщен, — сказал я. — Если ваших полномочий достает для заключения подобных соглашений, давайте считать, что это наша совместная операция.
На лице его отразилось облегченное удовлетворение.
— В таком случае, у меня все, — сказал он. — Я очень рад встрече.
— Я тоже. И крайне признателен вам.
— Десять дней мы будем отсчитывать…
— От сегодняшнего вечера.
— Хорошо. Найти меня вам будет легко и лично, и по телефону. Отель «Оттон», номер 236.
— А у меня 235! — вырвалось у меня.
С абсолютно невозмутимым видом фон Крейвиц сказал:
— Какое неожиданное совпадение.
Я, усмехнувшись, только головой покачал.
— А сейчас, князь, имею честь откланяться. Вы, вероятно, давно уже хотите отдохнуть. А мне нужно немедленно доложить Берлину о результатах встречи, там ждут с нетерпением. Душевно желаю удачи.
— Постараюсь оправдать доверие, барон.
Мы обменялись крепким рукопожатием, потом фон Крейвиц повернулся и, прямой как гвоздь, пошел к своей зеленой спинке с неловко скомканной «Правдой» в левой руке. Мы несколько раз проходили мимо урн, но ему, видимо, совестно показалось выбрасывать газету при мне. Сухие коричневые листья, усыпающие дорожку, разлетались из-под его ног. Я пожалел, что у меня нет с собой фотоаппарата.
А вот, пышечки мои, контрразведчик германского рейха, очень порядочный и милый человек. Правда, интересно?
2
Усадьба Альвиц располагалась верстах в тридцати пяти от Мюнхена, в уютной, уединенной долине. Когда я подъехал, уже почти стемнело. Ветер несся в долине, словно в трубе, мял и тряс сухие метелочки трав, шумел, прорываясь сквозь почти уже голые кроны деревьев старого запущенного парка. И само здание усадьбы даже в густых сумерках ноябрьского вечера не умело спрятать своей ветхости, старческой обвислости и, казалось, какой-то небритости. Хотя когда-то оно было, по видимому, великолепным.
Старый пес, припадая на заднюю левую ногу, облысевший и грустный, вышел из темноты на свет фар и молча понюхал переднее колесо. Я осторожно, чтобы ненароком не ушибить его, открыл дверцу и вышел. Ноги чуть затекли. Все-таки устал я за эти месяцы. Полчаса за рулем, и уже сводит мышцы. Отдохнуть бы пора. Жаль, лето кончилось, а на море так и не попали. А куда-нибудь в то полушарие махнуть нам, пожалуй, не по деньгам. Тьфу, какое там море — ведь рожать скоро! Только бы все обошлось… Пес, топорща голые уши, блестя мокрыми глазами, понюхал мою ногу и заворчал. Шумел ветер.