— А сколько тебе было лет?
— Считай сама: тогда в школе учились 10 лет, а не 14 как сейчас, плюс в первый класс я пошел в восемь лет. Восемнадцать лет получается.
— Поздно уже, — вздохнула она.
— Ничего не поздно, — возразил он.
Надо бы девчонке с мамой на эту щекотливую тему поговорить. Он представил себе Маринку с ее необузданным отношением к сексу. Нет, лучше не надо.
Стас понял, что должен сказать что-то педагогичное, раз разговор пошел на такие важные темы и нравоучительно произнес:
— Понимаешь, любовь это чистое чувство. Среди подростков принято как-то опошлять его. Это неправильно. Не надо искать в нем исключительно какой-то нехороший скабрезный смысл.
— Понимаю, — серьезно ответила она. — Пап, а если вот мой знакомый мальчик приглашает меня к себе в гости, когда дома никого нет, я не должна искать в этом, как ты говоришь, скабрезный смысл?
«А Бог его знает, что у этого сорванца на уме?» — подумал Стас. Вернее, что на уме, это ясно как божий день. Вот только не ясно, пойдет ли он в достижении своих ясных как божий день целей до конца, вот в чем вопрос.
Но отступать от своей воспитательной линии Стас тоже не мог.
— Но может быть, ты преувеличиваешь, и он хочет лишь послушать музыку, посмотреть и обсудить какой-нибудь видеофильм.
— Моей подружке ее знакомый тоже так говорил.
— Ну и что? — враз севшим голосом спросил Стас.
— А то. Когда она пришла к нему, то он положил ее на диван и стал, как маленький сосать ее грудь. А потом снял с нее трусы и…
— Слушай, тут тете Маше надо позвонить, — жалобно попросил Стас.
— Я тебе не досказала, — капризно сказала она. — Ты слышал про «последний дюйм»?
— Рассказ такой есть.
— Да нет, я про песню. Там есть такие слова: «Последний дюйм — незримая граница. Последний дюйм — и стану я твоей». Мы с девочками поспорили — про дефлорацию это или нет. Я хотела услышать твое мнение, ты ведь мой папа. У кого мне еще спросить?
— Логично, — согласился Стас. — Но тут действительно тете Маше надо сделать срочный звонок. Пока.
Он положил трубку и потер горящее лицо.