Полковник Брисби хлопнул его по плечу.
— Ну вот и хорошо, Криш! Джентльмены, на этом наше совещание закончено.
Торби провел беспокойную ночь. Боцман разместил его в помещении старших офицеров, и члены экипажа отнеслись к нему хорошо. Однако юношу привела в замешательство та подчеркнутая вежливость, с которой окружающие отводили взгляд от яркой формы «Сизу». До сих пор он с гордостью ощущал, как ладно сидит на нем одежда; теперь же он с грустью понял, что всякое одеяние имеет двоякое значение. Ночью, прислушиваясь к храпу, доносившемуся со всех сторон — чужие, фраки, — он мечтал вернуться к Людям, которые его понимали и считали своим.
Ворочаясь на жесткой койке, он думал о том, кому достанется его место на «Сизу»?
И живет ли сейчас кто-нибудь в той каморке, которую он по-прежнему именовал домом? Починил ли новый жилец дверь, содержит ли комнаты в чистоте и порядке, как отец? И что он сделал с папиным протезом?
Засыпая, он видел перед собой и «Сизу», и Баслима, и видения смешивались. Наконец, когда перед ним поплыли обезглавленная бабушка и летящий наперерез пират, папа прошептал: «Больше не будет плохих снов, Торби. Никогда. Только хорошие сны».
И только тогда он заснул спокойно — и проснулся в этом ужасном месте, наполненном болтовней фраки. Завтрак оказался сносным, но ему было далеко до стандартов тетки Афины; однако Торби не хотел есть.
После завтрака ему довелось в полной мере ощутить свое бедственное положение. Ему велели раздеться и подвергли унизительному осмотру. Впервые Торби столкнулся с тем, как бесцеремонно медики могут обходиться с человеческим телом, — а он терпеть не мог, когда его тыкают и щупают.
И когда командир послал за Торби, тот уже не испытывал радости от того, что увидится с человеком, который знал отца. Именно в той каюте он прощался с Краузой, и это помещение рождало у него неприятные воспоминания.
Он бесстрастно выслушал объяснения Брисби, чуть-чуть оживившись только после того, как понял, что ему будет присвоен статус — не очень высокий, догадался он. Но тем не менее. У фраки тоже существовало это понятие, но ему не приходило в голову, что оно может иметь значение даже для них самих.
— Тебя никто не принуждает, — заключил Брисби, — но это значительно облегчило бы выполнение воли Баслима — я имею в виду, найти твою семью. Тебе ведь тоже этого хочется, не так ли?
Торби едва не выпалил, что знает, где его семья. Но он тут же сообразил, что имеет в виду Брисби: его кровных родственников, существования которых Торби даже не мог себе представить. Да и были ли у него кровные родственники?
— Полагаю, да, — медленно проговорил он. — Точно не знаю.
— Ммм… — Брисби подумал о том, каково приходится картине, потерявшей свою раму. — Полковник Баслим очень настоятельно просил меня найти твою семью. Мне будет проще это сделать, если ты официально станешь членом моего экипажа. Ну? Гвардеец третьего класса… оклад тридцать кредитов в месяц, еды до отвала, а спать — сколько получится. И еще слава. В общем, немного.
Торби поднял глаза.
— Скажите, это та же Сем… — та же служба, в которой был мой отец? Полковник Баслим, вы его так называете? Он служил здесь?
— Да. Он занимал гораздо более высокий пост, чем я предлагаю тебе. Но служба — та же самая. Мне кажется, ты хотел сказать «семья». Мы считаем свою службу одной большой семьей. Полковник Баслим был одним из самых уважаемых ее членов.
— Тогда я хочу, чтобы меня приняли.
— Зачислили.
— Да, сэр.