Бессмысленная атака на вооруженных людей стоила жизни пятнадцати тварям. Последних двух уложил на лестнице Жуковский, так как в дробовике кончились патроны.
— Кажется, отбились, — выдохнул Жрец, глядя на бесполезную теперь помповуху.
— Ты пустой? У меня автомат тоже пуст. — Жуковский небрежно отложил АКСУ. — А вот тут вроде должны быть еще патроны. — Он взял СВД. — Надо проверить.
Он навел снайперскую винтовку на сектанта и не задумываясь выстрелил ему в живот.
— А человек ведь и сам та еще тварь, верно? — усмехнулся Жуковский, глядя, как корчится от мучительной раны свидетель Армагеддона. — Знаешь, а я надеялся, что на тебе твой чертов пояс, и мы сейчас покончим со всем этим раз и навсегда. Уж больно много вас, тварей, чтобы хватило на всех патронов…
Даниил Андреев привалился спиной к стене и вздохнул.
— Знаешь, я всегда старался для людей. А получились какие-то твари. Нет, не случайно, конечно. Закономерно. Вот интересно, если бы я напустил еще тогда на человечество каких-нибудь жутких монстров или небывалую эпидемию, объединилось бы оно против общей угрозы? Может, не стало бы бомбить самое себя по так и не понятой мною причине? Но ведь и тут ответ очевиден. Великие беды случались и раньше, но ничто не объединяло людей, даже общий враг. Лишь для видимости строили альянсы, но при этом плели интриги, перекраивали карту, находили поводы для войн. Террористы? Им просто скармливали беззащитное население, твердя при этом, что с террористами переговоры вести нельзя. Болезни? А что есть болезнь? Это удачный гешефт для воротил фармацевтической индустрии. Чем больше болеют, тем дороже пилюли. Это бизнес. А бизнес — деньги. А деньги — это роскошь. Беззаботность. Сочные шлюшки. Так ведь даже сейчас обстоит. В мире, где нет всяких там гламурных бутиков и дорогих лимузинов. Пока есть человек, есть и тварь. Алчность. Подлость. Трусость. Предательство. Я предатель? Да ну на хер. Люди сами себя предали. Предали свое право быть людьми. Я делал то, что должен был делать. Я делал революцию. Но выходит так, что революция, какими бы благими намерениями ее творец ни руководствовался, всегда и везде катастрофа. И кто попадает в ее жернова? Простой люд. Не все даже понимают. Принимают на ура. А потом вдруг оказывается, что стало еще хуже, что крови льется все больше. Сплошные парадоксы… Н-да… Нет, я не собираюсь у тебя просить прощения. Ты подыхай себе на здоровье. А вот Костика жалко. И Марину жалко. Но ведь Косте надо было сразу принять весть о ее беременности как радостную. И ничего бы тогда не случилось. Совершенно ничего бы не случилось. Потому что когда рождаются дети, все эти гешефты, революции, иллюзии, коварные планы уходят далеко-далеко. Верно? — Жуковский посмотрел на Жреца. Тот уже не шевелился. — Помер, что ли? Ну вот… А для кого я тут распинаюсь.
Даниил Андреев встал и глянул вниз. Снова твари. Десятки тварей. Иначе и не могло быть. Те, что погибли несколько минут назад, — лишь передовая группа, авангард. Вот и армия подоспела. Это уже конец.
Он покачал головой и вздохнул.
— Я совершенно забыл, что есть у всех революций одна неизменная общая черта. Революции всегда пожирают своих детей, как сказал перед собственной казнью Жорж Жак Дантон. Хотя при чем тут дети? Революция пожирает своих творцов. Это вам я говорю, Даниил Андреев. С аппетитом пожирает. Как Жана Поля Марата, Льва Давидовича Троцкого, Hyp-Мухаммеда Тараки. Вот теперь и я на ее обеденном столе. Ну что ж. Похоже, никто не успеет прийти ко мне с ледорубом, как к Троцкому, или, как к Тараки, с подушкой. Помру, как Марат. С криком: «Ко мне, моя подруга!»
Твари уже плотно обступили огрызок здания и полезли со всех сторон. Даниил распахнул верхнюю одежду и взглянул на пояса армагедетелей, на примостившуюся между пакетами с толом и гексогеном ручную гранату.
— A moi, ma chere amie! — прокричал он и выдернул чеку.
Слова чужого языка эхом разнеслись над развалинами. И тут же грянул мощный взрыв. Он положил конец терзаниям творца революции, заодно уничтожив энное количество тварей, пытавшихся добраться до своего создателя.
Мир погружался в вечерние сумерки, а Константин Ломака — в холод, отчаяние и страх. Он больше не видел никаких шансов найти жену. Очередной день умирал, унося с собой последнюю надежду. Константин остановился посреди улицы, которую, как и многие другие, узнать теперь было невозможно. Куда идти и зачем? Нет Марины. Нет жизни. Нет будущего. Пустота. И тишина надвигающейся ночи.
Он запрокинул голову и закрыл глаза.
— Господи, что же мне делать? — прошептал Ломака.
И тут неожиданно пришла мысль, которая даже показалась глупой и наивной. Но ведь действительно он еще не пытался сделать самую простую вещь.
И тогда Костя набрал побольше ледяного воздуха и закричал во все горло:
— Марина!!! Ма-а-арина!!! Ма-а-арина-а-а!!!
Бесконечный холод задрожал, послушно разнося над мертвым городом зов отчаяния и надежды.
ebooksa