Последняя черта

Бах! — грохнул одиночный выстрел, и Витя опустил свой автомат. Пуля попала Ильясу в голову, и он перестал кататься по земле, обмякнув тряпичной куклой.

Из-за угла гаража вышел Вова, который тащил за ноги застреленного сына Ильяса. Даже не взглянув на меня, Вовка прошел мимо и сразу же скинул тело в яму. В это же время Витя деловито обыскал карманы Ильяса и тоже притащил его труп к яме.

Когда все три тела были сброшены в яму, я вытащил блокиратор из барабана бетономешалки и вылил первую порцию раствора на тела застреленных нами татар. Кивком головы я дал понять Серову и Вите Патрохову, что теперь их очередь разводить цементно-пенопластовую смесь, а сам пошел к сидящему на коленях Даниле. Надо было утешить пацана, сказать ему что-нибудь ободряющее, а то еще вдруг с горя застрелится. Нынешнюю молодежь не понять: то смотрят по телеку с милой улыбкой какую-нибудь очередную страшилку, типа «резня бензопилой где-то там», еще и ржут при этом, то пойдут и с крыши спрыгнут от какой-нибудь невинно оброненной в их адрес фразы.

— Ветров, хорош реветь как баба, у нас еще куча дел. Настю надо забрать. Она сильно за тебя переживает, места, наверное, себе там найти не может от волнения за тебя… — Я присел на холодный асфальт рядом с Данилой.

— Я не смог. Понимаете, не смог выстрелить. Какой я после этого воин? — всхлипывая, произнес Данила. — Он же враг, он же хотел нас убить. А я не смог в него выстрелить. Почему? Почему вы смогли так легко застрелить первого татарина? Я же смотрел на ваше лицо, когда вы стреляли, вы были абсолютно спокойны. Как у вас это получилось?

— Ты что, думаешь, это мой первый покойник?

— Но вы не воевали на войне, как братья Патроховы.

— И что? Причем здесь война? — тихо произнес я. — Скажу тебе по секрету — у меня за плечами семь трупов, этот татарин стал восьмым. Только двоих я убил случайно, в драке, когда мне было двадцать лет. Не рассчитал своих сил и насмерть забил двух гопников, которые польстились на мой кошелек. Остальных я убил намеренно и хладнокровно.

Сейчас я вспомнил всех тех, кто покоился на моем личном кладбище.

Первые двое были уличными хулиганами, которые решили ограбить молодого «дембеля», гулявшего по улицам ночного Киева. Хулиганы оказались слишком хилыми, чтобы выдержать удары немного пьяного «дембеля». Ну а я тогда был слишком глупым, чтобы ценить чужую жизнь. Яростная короткая стычка, после которой «дембель», поправив красный берет, пошел себе дальше осматривать достопримечательности ночной столицы, а оба хулигана, так и не дождавшись медицинской помощи, скончались в густых зарослях парка. О том, что они умерли, я узнал через несколько месяцев, когда совершенно случайно наткнулся на заметку в газете с криминальной хроникой. Оказывается, один из хулиганов был студентом музыкального вуза, причем очень талантливым студентом, ему пророчили грандиозный успех. Паренек был из бедной семьи, и скорее всего, выйти на дорогу ночного разбоя его заставила нужда, все-таки время было такое — бедное и нищее, середина девяностых!

Третий и четвертый были моими прямыми конкурентами по бизнесу. Это было еще в самом начале моей предпринимательской деятельности. Им, видите ли, не понравилось, что я стал «играть на их поле», и меня не совсем вежливо попросили уехать из этого города, иначе меня в ближайшее время увезут на катафалке. С этими двумя пережитками «лихих девяностых» произошел несчастный случай на охоте — один из них «случайно» выстрелил в другого и так распереживался из-за этого, что не выдержал мук совести, «застрелился». Именно такой была официальная версия происшедшего, тем более что все найденные улики, указывали на эту версию. У обоих «охотников» остались семьи.

Пятый и шестой были охранниками в заводоуправлении Макеевского металлургического завода. В тот день мы с братьями Серовыми «брали» кассу завода. Это был наш третий, заключительный, «скачок». После него мы решили завязать с разбойными нападениями. Поначалу все шло как «по маслу» — быстро вошли в помещение кассы, уложили на пол работников и охранников, а потом выскочили наружу. Братья Серовы шли первыми, неся мешки с деньгами, я отступал последним, держа на прицеле охранников кассы. Когда я выскочил на улицу, то увидел следующую картину; братья Серовы стоят, подняв руки вверх, мешки с деньгами и их оружие лежат на асфальте, а напротив них стоят два рослых мужика, в бронежилетах и с помповыми дробовиками в руках. Ну а дальше мои инстинкты сработали раньше, чем мозги, — четыре выстрела и два трупа охранников остались лежать на асфальте. Легкие кевларовые бронежилеты не могли остановить пули, выпущенные из пистолета «ТТ». У обоих застреленных мною охранников были дети, у одного — две девочки, а у второго — сын.

Седьмой — был единственным, кого я отправил на тот свет, испытывая при этом чувство глубокого удовлетворения. Седьмой — был педофилом, которого выпустили на свободу из-за неправильно оформленных, во время следствия улик. Ну и плюс ко всему он еще был дядей одного из высокопоставленных симферопольских чиновников. Эта тварь специально приехала в Керчь, чтобы «развлечься» вдалеке от родных пенатов. Его взяли на второй жертве — десятилетней девочке из нашего интерната, он ничего не успел с ней сделать, посторонние люди вовремя заметили неладное и вызвали милицию. Когда Седьмой ехал домой в Симферополь, его машину расстреляли на трассе Керчь — Феодосия. «Тойота камри» получила восемь пулевых пробоин, водитель не справился с управлением, и машина вылетела на обочину, несколько раз перевернувшись в воздухе. Водителя от мгновенной смерти спасли подушки безопасности, он даже смог самостоятельно вылезти из машины. Когда на место аварии прибыла первая машина «скорой помощи», то застали жуткую картину — мужчина лежал на спине, его живот был вспорот, а кишки аккуратной кучей лежали рядом, обильно засыпанные солью; нутро живота было набито детским трикотажем: трусиками и маечками. Седьмой мучился еще три часа, медикам так и не удалось спасти его жизнь, хоть его и эвакуировали на специально вызванном вертолете. Найти преступника, который совершил столь зверское убийство, так и не смогли, хоть очень многие и догадывались, чьих рук это дело.

Восьмым — стал татарин, которого я застрелил пятнадцать минут назад. У него тоже, как выяснилось, была семья и дети.

— Я тоже хочу, как вы, — убивать врагов расчетливо и хладнокровно, без сомнений и эмоций. Я вам завидую, — с вызовом произнес Данила.

— Все-таки, Ветров, ты — дурак. Минуту назад, когда ты стоял над татарином и не мог в него выстрелить, я завидовал тебе. Завидовал тому, что у тебя есть чувства и эмоции. Понимаешь?

— Нет, не понимаю. Как можно завидовать слабости? Чувства — это слабость!

— Дурак, он дурак и есть! — с усмешкой произнес я. — Вот скажи мне, Данила, тебе нравится запах духов твоей девушки?

— Ну нравится, и что? — с непониманием, спросил Ветров. — При чем здесь это?

— А когда твой нос заложен и ты не распознаешь запахов, тебе нравится запах духов твоей девушки? — я повторил свой вопрос.