– Он мне чрезвычайно нравился, – ответил я. – Это был славный человек! Он следил за тем, чтобы злые люди не могли больше сделать нам с тобой ничего плохого.
– Много было злых людей? – Малыш смелел на глазах.
– Очень много! Тысячи! Это был отважный человек!
– Он их всех посадил в тюрьму?
– Да, – кивнул я, – и в тюрьму тоже.
– А потом хорошенько им всыпал, – засмеялся плутишка и вынул из-за спины другую руку. В ней была газета “Бильд”.
– Ты принес ее мне? – спросил я.
Он кивнул.
– От мамы! Она сидит там. – Он показал на столик в другом углу зала, потом засунул руку в карман и вынул фломастер. – Я должен попросить, чтобы ты нарисовал тут автомобиль.
– Ах автомобиль, – рассмеялся я, – ты уверен? Может, мама сказала “автограф”?
Карапуз нахмурил свой милый лобик и серьезно задумался. Потом огорченно посмотрел на меня:
– Я уже не помню. Нарисуешь мне автомобиль?
– Может, спросим маму? – Я встал, взял маленького человека за руку и отвел его к маме. Я подписал для нее газету и нарисовал малышу на бумажке автомобиль, роскошный “майбах” с двенадцатью цилиндрами. Когда я шел обратно на свое место, зазвонил телефон. Опять дама Беллини.
– У вас хорошо получается, – сказала она.
– Я люблю детей, – ответил я, – но у меня не было возможности создать собственную семью. Прекратите же, наконец, за мной наблюдать!
– При чем тут дети? – явно удивилась дама Беллини. – Нет, я имею в виду, вы прекрасно аргументируете, вы всегда находите, что ответить. Вы так хороши, что мы с господином Зензенбринком подумали, а не предложить ли “Бильд” сейчас интервью.
Я ненадолго задумался и сказал:
– Нет, мы не будем этого делать. Думаю, без интервью мы чаще будем у них на первой полосе. А интервью они получат, когда
Глава XX
Я ошибаюсь нечасто. Даже наборот, я ошибаюсь очень редко. Это одно из преимуществ ситуации, когда посвящаешь себя политике, уже обладая абсолютным знанием жизни. Я повторяю: абсолютным. Ведь в наши дни немало так называемых политиков, которые всего полчаса стояли за прилавком или однажды походя заглянули в цех через открытую дверь и теперь уверены, будто знают, как выглядит настоящая жизнь. Исключительно ради примера вспомним либерального министра-азиата[52]. Человек прервал интернатуру, чтобы сосредоточиться на карьере политического паяца, и хочется задать один-единственный вопрос: ну и зачем? Вот если б он вместо этого решил сосредоточиться на медицинском образовании, поработал бы потом врачом десять или двадцать лет, по пятьдесят или шестьдесят часов в неделю, а затем, пройдя жестокую школу действительности, постепенно выработал бы свои взгляды, закрепил их в цельное мировоззрение и лишь после того с чистой совестью начал бы осмысленную политическую работу, – вот в таком случае, при удачном стечении обстоятельств, что-то еще и выгорело бы. Но нет, паренек, конечно, из новой, отвратнейшей породы, из тех, что думают: вначале в политику, а понимание уж как-нибудь по пути да сложится. И в результате вон что выходит: сегодня он болтает с финансовым еврейством, завтра бежит следом за еврейским большевизмом, а в конце концов из этого мальчонки получается школьный недотепа, который вечно нагоняет уехавший автобус. Могу сказать только одно: тьфу! Лучше бы он подождал, пока пройдет через фронтовой опыт, безработицу, мужское общежитие в Вене, через отказы придурочных профессоров в Академии, тогда бы он сегодня знал, о чем говорит. Таким образом, ошибки он допускал бы лишь в исключительных случаях. Как с газетой “Бильд”. Тут, надо признаться, я обманулся.
ebooksa