– Верно подмечено, – похвалил я. – Но это же символически. Как с моим имейлом. Меня же не зовут “Новая рейхсканцелярия”.
Я положил трубку и продолжил дальнейшее знакомство с моей страницей.
Поперек нее проходила планка, на которой при помощи мыши можно было рассматривать отдельные разделы. Один назывался “Последние известия”, где мы в скором времени собирались писать новости, – он пока фактически пустовал. Затем шло “Еженедельное обозрение”, где посетителям предлагалось смотреть мои прошлые выступления в виде фильмов в маленьком окошечке. Затем следовала моя подробная биография, где период от 1945 года до моего возвращения назывался “Барбаросса на покое”. Это предложил Завацки, и я вволю посмеялся, представив, будто все это время спал в каком-то личном Кифхойзере подобно великому императору[57]. Впрочем, сам я не мог дать лучших и более подробных комментариев касательно пропущенных мной лет, поэтому согласился с такой формулировкой. Еще один раздел назывался “Спросите фюрера!” и был призван служить для общения с моими последователями. Я с любопытством заглянул, нет ли там вопросов. И действительно, один господин мне уже написал.
Мне это очень понравилось. Хороший и к тому же интересный вопрос! Вдобавок последнее время мне так часто задавали вопросы на военные темы, что даже надоело слегка. Более того, военные темы обладают весьма ограниченной развлекательной ценностью, когда получаешь лишь плохие новости. В первые дни войны за столом часто случались занимательные беседы, касающиеся самых разных областей, и сейчас мне этого очень не хватало. Собачий вопрос немного напомнил мне о том чудесном времени! Я даже вынул сразу мой чудо-телефон и самостоятельно нашел сложную функцию “диктофон” – так сильно захотелось ответить.
– Мой дорогой господин Бертцель, – начал я, – действительно, разведение собак продвинулось дальше, чем размножение и развитие человека.
Я ненадолго задумался, стоит ли дать господину Бертцелю краткий ответ, но потом из чистого желания поразмыслить над данной темой решил разработать ее с основательностью, достойной фюрера, и несколько раздвинуть границы, дабы охватить и разметить всю область целиком. Но с чего же начать?
– Бывают столь смышленые собаки, что это пугает, – задумчиво начал я диктовать аппарату свою речь. Но постепенно она текла все живее: – Таким образом, породистые собаки – пример интересный, он показывает, чего и мы могли бы достичь. В то же время на этом примере мы видим, к чему приводит безудержное кровосмешение, поскольку как раз таки собака в отсутствие контроля спаривается абсолютно без разбора. Последствия хорошо видны главным образом в Южной Европе, где беспородные собаки позаброшены, одичали и деградируют. И наоборот, где в дело вмешивается рука порядка, там развиваются чистые расы, стремясь к совершенству каждая в своем роде. Со всей определенностью следует отметить, что в мире существует больше элитных собак, нежели элитных людей – дефицит, который мог бы считаться сегодня устраненным, если бы именно немецкий народ в середине сороковых годов проявил чуть больше выдержки.
Я прервался, задумавшись, не оскорблю ли этим многих фольксгеноссе. Впрочем, замечание ударит лишь по людям весьма преклонных лет, а оно к ним и обращено! Молодые же должны видеть, сколь высокие требования к ним предъявляются!
– Разумеется, размножение и развитие собак регулируются иными законами, непохожими на людские. Собака подчиняется человеку, тот контролирует ее кормление и размножение, так что собака никогда не будет испытывать недостатка в жизненном пространстве. Потому и цели выведения породы не всегда подразумевают грядущий решающий бой за мировое господство. Таким образом, вопрос о том, как выглядели бы собаки, если бы на протяжении миллионов лет боролись за мировое господство, остается чисто умозрительным. Безусловно, их зубы были бы больше. И они были бы лучше вооружены. Я считаю вполне вероятным, что подобные собаки могли бы сегодня использовать простейшие орудия, например дубину, пращу, возможно, лук и стрелы.
Я прервался. А могли бы эти господствующие собаки уже иметь в распоряжении примитивное стрелковое оружие? Нет, это крайне маловероятно.
– Но, невзирая на это, их расовые различия не так уж отличаются от людских. Потому вполне правомерен вопрос: знает ли собачий мир своего еврея, так сказать, еврейского пса?
Я легко могу догадаться, о чем сейчас подумали сотни тысяч читателей, и потому должен развеять их заблуждение:
– Однако вопреки частым предположениям это вовсе не лиса. Лиса не может быть собакой, а собака никогда не может быть лисой, потому и лис не может быть еврейским псом. Если уж так необходимо, то среди лис надо отметить собственного еврейского лиса, и я могу угадать его в большеухой лисице, которую еще называют ушастой собакой, ибо этой характерной еврейской чертой она в самом имени отрицает свою лисью суть.
Я несколько завелся.
– Ушастая собака! – гневно пробормотал я. – Какая наглость! – А потом быстро добавил: – Фройляйн Крёмайер, пожалуйста, вычеркните “ушастую собаку” и “какая наглость”.
Это было неприятно в чудо-телефоне: хотя там и имелась функция “стереть”, но я не мог запомнить способ ею управлять.
– Итак, – продолжил я, – мы вознамерились найти еврейского пса среди собак. Дальнейший подход очевиден: надо отыскать собаку-подхалима, которая крадется и вкрадывается в доверие, но всегда готова к трусливому нападению из засады, – и это, разумеется, такса. Я уже слышу, как многие – особенно мюнхенские – собаковладельцы меня спрашивают:
“Да как это может быть? Разве такса не самая немецкая из всех собак?”
ebooksa