– Ничего интересного, Паша, ни им, ни тебе сказать не могу. Получил Костя три письма, получил с радостью, с широкой улыбкой. Письмо, видимо от семьи, он прочитал здесь же, присев на стул. По прочтении лицо его выражало полное довольство. Письмо он приложил к устам и с веселой ухмылкой ушел. Вот так, брат. Ты все узнал и понял? А коли так, то и будь здоров…
Пришлось ретироваться, не солоно хлебавши, но с благодарностью. Когда за мной захлопнулась стальная дверь и щелкнул внутренний замок, я еще какое-то время постоял на площадке перед дверью, осмысливая услышанное. Итак, письмо от семьи очевидно не содержало неприятностей. Но было еще два письма, которые Костя читать сразу не стал, а унес с собой. Могло там быть что-то разящее наповал? Могло, но… вряд ли. К тому же, Костю я знал слишком хорошо, чтобы такой как он мог быть сражен каким-то, даже самым плохим, сообщением. Да и что могло быть этим – самым плохим? Умер кто-то из близких? Возможно, но в этом случае ему бы в своем письме написала об этом его любимая жена Леночка. А Костя не стал бы такое письмо целовать. Тогда, может быть, в других письмах было сказано что-то плохое о Леночке? Представим себе такое, что Леночка Косте изменила. Да, это возможно, но цельного и сильного мужчину это может смутить, разгневать, но не поведет к безумству. Нет-нет, истину, нужно, видимо, искать в другом месте. Хотя в нашем случае это представлялось неимоверно сложным. Ведь жизнь дипломата, в отличие от обычного гражданина, все время на виду. Его отслеживают и изучают как чужие спецслужбы, так и свои. За ним охотятся «акулы пера», поскольку любая новость или даже небылица о дипломате в СМИ идет на первых полосах. Вышел за ворота посольства и знаешь, вполне вероятно за тобой ведется наблюдение. Вернулся – ты на виду и на слуху у своих, ибо в маленькой дипломатической колонии все ее члены, даже сами того не желая, общаются между собой, живут бок о бок, а значит знают друг о друге практически все. И это тем более так, поскольку жены, не имея возможности занять себя работой, дополняют текущую жизнь слухами и сплетнями.
– «Нет, – подумалось мне, – причина смерти Кости вряд ли имеет местное происхождение. Если бы его образ жизни хоть в чем – то стал нестандартным, об этом сразу пошел бы шепот». Я спустился вниз, в холл к кружку коллег и в какой-то мере облегченно увидел, что их лица не сумрачны, а настрой – благодушный. Им видимо надоела тема смерти и они погрузились в прозу по-своему приятной жизни. Меня они, однако, вопросом зацепили: ну как ты, мол, страдалец, нашел истину? Что можно было на это ответить? Пожал плечами и буркнул:
– Видимо, судя по вашим лицам с тем же успехом, что и вы. Всю ночь мыслями маялся.
Сказал, а сам почему-то подумал: «всю жизнь бы так маяться, как в прошлую ночь». А вслух:
– Искал ответа на безответные вопросы, и все даром.
Коллеги, конечно, полагали, что я, как близкий и давний друг Константина знаю нечто, что им не ведомо, но… пришлось их разочаровать. В общем, мы посидели, поохали – поахали, да с тем и разошлись. Однако, не могли злорадно оставить в стороне тему вины начальства. Оно, конечно, так: не найдена пока причина смерти Кости, но в таком случае непременно должен быть найден виновник и каким-то образом, пусть и не слишком очевидным, наказан. Представлялось самым логичным, что начальство попытается найти какого-нибудь «стрелочника», но это сделать не просто при отсутствии преступления. Высокое начальство «пропашет» многих, чтобы найти виновных. Но дело для них осложнялось тем, что Константин во всех смыслах был (на самом деле, а не казался) великолепным работником и отличным человеком, у которого, если даже очень постараться, трудно найти изъян. Наш кружок коллег понимал, что в любом случае не нам предстоит держать ответ, а значит, искренне прочувствовав смерть товарища, можно было переходить к другим темам, более зовущим. Тут, как раз, из кабинета посла вышел советник-посланник, весь, как кипятком ошпаренный. Он прошел мимо, даже не повернув головы-кочан в нашу сторону, хотя все мы считали, что его общение с нами было бы наверно во всех смыслах полезным. Кто-то заметил:
– Накрутил посол хвоста, ему и не до нас. Быть, наверное, ему крайним.
Все, естественно, засмеялись и лишь второй секретарь Вдовин даже как будто помрачнел. Мне в голову пришла мысль и я ее тут же высказал вслух:
– Ребята, так вот он «стрелочник», – я указал на Вдовина, – это ему не только хвост накрутить могут, но и шею намылить.
Все с любопытством посмотрели на Вдовина, на меня и понятливо согласились. Вдовин в посольстве был тоже под «крышей», а по сути он был из «ближних соседей», то есть из КГБ, и в его обязанности входило, в том числе, приглядывать за положением дел в колонии, иначе говоря, за нашим поведением и лояльностью. Мог бы быть и должен быть еще один деятель, ответственный за нашу мораль и поведение – секретарь партийной организации, но… он вчера убыл в «лучший мир». Таковым был Константин Иванов, которого коллектив уже трижды избирал в парторги. С покойника взятки гладки, а вот Вдовин…? Последний нахмурился, встал с дивана и с важным видом нас покинул. Нам не оставалось ничего другого как последовать его примеру.
Я вышел во двор посольства и увидел там небольшую группу женщин, которые оживленно беседовали на тему, которую в тех условиях не трудно было угадать. Настя была там, но она как бы держалась несколько с краю. Пожалуй, она не столько участвовала в разговоре, сколько ждала меня. От группы она сразу отделилась, не дожидаясь, когда я подойду к ней. Настя губами улыбалась, а глаза ее выражали вопрос: ну как там, есть что нового? Я пожал плечами, развел руками и отрицательно качнул головой. Она взяла меня под руку, мы отошли в сторону и она сказала:
– Паша, знаешь, я много думала и думаю об этом. Человек убил сам себя, мы ничего не знаем, но… так же не бывает. И меня посетила мысль, может быть и глупая: а не мог Костя здесь в последнее время свалять какую-то дурочку. Ну, скажем, вышел на ненужный контакт, подвергся шантажу или каким-то угрозам ему или семье?
Мне ничего не оставалось, как иронично усмехнуться:
– Насть, ты это всерьез? Костя не тот человек, который может вляпаться в гнусную историю. И потом…, если кто-то из нас попадет во что-то подобное, то у нас есть один весьма простой путь – идти за помощью к Володи Вдовину или к послу. Любая провинность обычно и всегда прощается. Да и невозможно даже представить серьезный промах со стороны Кости. Выход на западную разведку? А зачем это ему – в жизни преуспевающему человеку? Он до конца предан был Родине. В ином случая я бы первый заметил или почувствовал какие-то нелады. Нет-нет, это исключено. Вопрос денег? Тоже исключен. Виктор всегда был безразличен к деньгам. Женщины? Тоже нет! Я же знаю всю его жизнь в деталях. Он не влюбчив. Когда-то, раз влюбившись, где-то лет двадцать назад, влюбившись без остатка, он ошибся. Девушка его предала, и он, по-моему, к женщинам определенно охладел, по крайней мере, у него пропал к ним интерес и пыл, который мог бы сподвигнуть его на серьезный грех. Ну влюбился, скажем, Костя, в какую-нибудь эффектную иностранку, что само по себе смешно; но даже если бы такое случилось и, предположим, австралийцы его накрыли, невелика беда. С некоторыми такое случалось. Они каялись перед начальством, их ругали, отправляли в Союз, но даже из МИДа не исключали. Посидит такой «герой» несколько лет дома, и допустят его потом к выезду за рубеж. Костя знал это не хуже меня. Нет, милая Настя, все не так просто. А впрочем…
Я перешел на полушутливый тон.
– Вот изменил бы я тебе с иностранкой, и как? Ты бы сама меня наверное убила, не так ли?
– Да, так, – сказала Настя небрежно, очевидно не желая поддерживать эту тему. Но она подошла ко мне вплотную и, прямо глядя мне в глаза взглядом, полным доверия и нежности, сказала:
– Но ты, мой любимый морпех, ведь никогда такого не сделаешь?
– Нет, и ничего подобного не мог сделать и Костя. Так что, выброси это из своей красивой головки.
ebooksa