Вызов небесам

Тверинцев уныло кивнул.

Переговоры Антонио с Силантьевым прошли успешно. Крепкий пенсионер за небольшую мзду согласился провести показательную порку трех юных шалопаев и даже показал, как правильно готовить розги. Экзекуцию назначили на завтрашний вечер, поскольку Триллини все же не собирался отказываться от планового медицинского осмотра своих подопечных.

Во время последовавшего назавтра медосмотра, Антонио то и дело прищелкивал языком от восхищения, обследуя участвовавших в поездке безобразников. Хотя некоторые мальчишки только вчера умудрились капитально ободраться, на их нынешнем физическом состоянии это почти не сказывалось. На теле Петра не осталось и следов от вчерашних ранений, словно он и не валялся на дороге весь в крови. Рана на виске Василидиса успела зарубцеваться и опасности не представляла, Толика уже почти не беспокоила его сломанная рука, о царапинах Влада можно было и не вспоминать. Куда больше Антонио сейчас заботила внезапно проявившаяся сила Петра. Приборы, измерявшие уровень биоизлучений, при приближении к этому мальчику зашкаливало, Триллини даже поймал себя на мысли, что испытывает какой-то иррациональный страх, когда подходит близко к Петру. Управлять этим парнем теперь нечего было и думать, как бы самому невзначай не стать объектом его управления! «Вот и второй случай проявления способностей», — думал Антонио. — «У Стива это произошло постепенно и как-то незаметно, а вот у Пети — бурно, в результате перенесенного стресса. Как-то этот процесс будет протекать у остальных? Надо будет поразмышлять об этом на досуге.»

Результаты медосмотра только укрепили Триллини во мнении, что крепкая порка его подопечным ничуть не повредит. Завершив осмотр и распустив мальчишек, он приказал Владу, Корнею и Василидису хорошенько помыться и вернуться сюда к шести часам. Пацаны угрюмо разбрелись по домам.

Без пяти минут шесть все три инициатора поездки собираются у дома Триллини. Шли сюда мальчишки, как на казнь. За всю их двенадцатилетнюю жизнь им ни разу не довелось отведать не то что розог, но даже ремня. Так, хлопнет, случалось, мать рукой или веником пониже спины, но это разве сравнишь с настоящей поркой! Корней откровенно дрожит, Влад старается держать себя в руках, но побледнел от напряжения, один Василидис пока хорохорится, заявив приятелям, что он, вероятно, потомок древних спартанцев, а потому примет наказание достойно, чтобы не опозорить своих предков.

- Ну-ну, посмотрим… — только и находит что сказать ему в ответ Влад.

Вышедший на крыльцо Триллини пальцем манит ребят зайти в дом. Они с явной неохотой следуют за ним в гостиную, вид которой разительно изменился с утра. Стоявший в центре комнаты стол теперь задвинут в угол, а его место заняла высокая длинная скамья, рядом с которой стоит ведро с розгами. Помимо Триллини в комнате присутствуют Тверинцев и незнакомый мальчикам пожилой мужик, который как раз в этот момент проверяет розгу на гибкость.

- Ну что, явились, пострелята? — произносит он, весело глядя на мальчишек. — Нашкодили, теперь пора и ответ держать!

- Раздевайтесь догола все трое! — жестко приказывает Триллини. — За оставление поселка без разрешения и вовлечение в это опасное мероприятие ваших товарищей всем вам будет выдано по сто розог. Наказывать вас будет Матвей Кузьмич (кивок в сторону пенсионера с розгой), а мы с Николаем Игнатьевичем ему поможем.

Василидис беспрекословно избавляется от своей нехитрой одежки, Влад с Корнеем стесняются и жмутся в углу, им еще не приходилось обнажаться перед незнакомыми людьми, но, понукаемые Триллини, и они стягивают с себя последние тряпицы.

- Ну, кто самый смелый? — спрашивает Матвей Кузьмич, помахивая розгой. — Милости просим на скамью!

Влад с Корнеем цепенеют. Василидис, собрав все свое мужество, делает шаг вперед, подходит к скамье и ложится на нее животом, вытянув руки и ноги. Старик умело привязывает его к скамье, примеряется и наносит первый удар.

Еще до начала порки Василидис твердо решил сыграть роль спартанского мальчика. Он намертво вцепляется в скамью и, чтобы ненароком не заорать, крепко прикусывает губу. Начальный удар, тем не менее, оказывается для него неожиданным. Ощущение такое, словно на задницу ему плеснули струей кипятка. Паренек чуть не издает визг от внезапной боли, но предельным волевым усилием давит его в себе. Удары поступают один за другим, попа Василидиса горит, потом розга начинает опускаться на бедра, это еще больнее, но мальчик терпит.

Влад и Корней, прижавшись друг к другу, с ужасом наблюдают, как ягодицы и ноги их приятеля покрываются красными полосками. Полосок становится все больше, они перекрещиваются, в местах их пересечений проступают капельки крови, и вот уже создается впечатление, что весь его зад в крови, она теперь струится по телу мальчика. Василидису удается подавлять крики, но он не в состоянии сдержать слез, и они заливают глаза мальчика. Когда сто розог, наконец, отсчитаны и его развязывают, от продолжает лежать на скамье, словно не веря, что его испытание закончилось. Матвей Кузьмич осторожно приподнимает его за руки, ставит на ноги и восхищенно произносит, похлопывая по плечу:

- Молодец, отлично выдержал. Настоящий мужик растет!

- Василидис, шагом марш в амбулаторную комнату! — говорит Триллини. — Там Марио обработает тебе все порезы.

«Господи, еще и этот теперь увидит мою напоротую задницу!» — думает мальчик. — «Тоже мне, сестра милосердия нашлась!» Но вслух он ничего не произносит, опасаясь дальнейших санкций со стороны Антонио, и, прихрамывая от боли, уходит в амбулаторию, где отдает себя в заботливые руки Марио.

- Влад Борсан, твоя очередь! — провозглашает Триллини.

Бедный Влад на негнущихся ногах идет к скамье и укладывается на нее. При первых же ударах он начинает визжать от боли и извиваться в своих путах. К его счастью, Матвей Кузьмич дает ему только десять розог, а затем уступает место Тверинцеву. Николай Игнатьевич сечет вначале неумело, не так больно, и Влад понемногу приходит в себя. И хотя затем удары Тверинцева с каждым разом становятся все увереннее, мальчик старается сдерживать себя и, пусть даже вздрагивая и повизгивая при ударах, все же вполне достойно переносит порку.

Даже перестав сам пороть, Матвей Кузьмич не отходит далеко от скамьи. Его разбирает интерес: верен ли ходящий в поселке слух, что у этого мальчика голубая кровь? Вскоре его предположения наглядно подтверждаются: из ссадин на теле мальчика сочится именно голубая жидкость.