– Это, наверное, чрезвычайно интересно – строить разные вселенные, – сказал Игнатий задумчиво.
– Это очень трудно, Игнатий Константинович, – Волянецкий вздохнул. – Всё равно, что прожить жизнь.
Он улыбнулся, широко и дружески:
– У вас сейчас есть возможность создать новый мир. Такой, какой вы захотите. И я верю, что у вас это получится! Ну а теперь до свидания!
– Мы еще встретимся?
– А это всецело зависит от вашего выбора, – Чеслав Сэмюэль лукаво прищурился. – У нас же, у миростроителей, не принято оставлять на произвол судьбы тех, кто смог удачно построить свой собственный мир. До встречи!
Волянецкий быстро шагнул вперед и совершенно бесшумно вошел в стену. Что-то большое тенью мелькнуло за окном.
Игнатий рванулся вперед, выглянул наружу, пошарил глазами по небу, но ничего не увидел. Гость из ниоткуда бесследно растворился в пространстве и времени.
Циолковский вернулся к столу, взял наган, повертел в руках.
– Жить во имя любви, – сказал почти шепотом. – Во имя моей Катеньки…
За окном над крышами домов оранжево-розовым пожаром разгорался рассвет.
На огневую позицию выдвигаться начали еще заполночь.
Бронепоезд двигался скрытно: не зажигая огней, неспешно, лишь иногда постукивая колесами на стыках рельс.
Игнатий Константинович нервничал ужасно. Сначала бледный, напряженный, как струна, ходил из угла в угол в оружейном отсеке. Как маятник в часах на стене: туда-сюда, туда-сюда. Потом не выдержал, отправился лично проверять все шесть установок в соединенных общим коридором бронированных вагонах. Ни за что, ни про что, из-за сущего пустяка, обругал по матери прапорщика Ворошилова. Тут же извинился, дружески потрепал по плечу.
Клим Ворошилов только рукой махнул: понимал, что капитан Циолковский сейчас слегка не в себе. Оно и понятно. Испытание предстоит весьма серьезное: первое боевое применение установок «К-1». Труд едва ли не десятка последних лет. Бессонные ночи в конструкторском бюро и цехах паровозного завода. Бесчисленные испытания на секретном полигоне около Луганска, в жару, в дождь и в холод. Эх, да разве ж всё упомнишь?
И вот она, голубушка наша, «Катюша» – так прозвали установку ребята-сборщики на заводе – готова, смонтирована по шести комплектов на трех бронепоездах и отправлена на германский фронт – для натурных испытаний и боевого применения, для прорыва вражеской обороны. За которым должно воспоследовать мощное движение пехотных частей и кавалерии на север Германии, а потом – на Берлин, стрелой в самое сердце проклятой кайзеровской империи.
Разумеется, все шесть установок на бронепоезде оказались в полном порядке: снаряжены как надо, запасные боевые комплекты наличествуют, расчеты бодрствуют и начеку, солдаты выспались и отдохнули днем – свежи, как огурчики, взятые прямиком с грядки. Всё вычищено, вылизано, готово к бою.
Циолковский придирчиво осмотрел ракетные комплексы лично, заглянул в каждый угол, проверил наводку и запалы. Рванулся по коридорам поезда обратно, в оружейку – еще что-то, наверное, замыслил. Клим, само собой, двинулся следом: уж, почитай, десять лет он вместе с Константинычем, привык быть рядом.
Вдруг вспомнилось почему-то, как в девятьсот пятом Циолковский вытащил его почти из самых лап жандармерии. Кровавые январские события в Питере эхом отозвались в провинциальном Луганске. Клим тогда связался с социал-демократами, и ему грозили крупные неприятности – ссылка в Сибирь, а то и каторга.
Инженер Циолковский лично явился в жандармерию и потребовал немедленного освобождения мастерового Ворошилова.
ebooksa