— Послушай, – попытался растолковать я. – Я кое-как еще двигаюсь. А ты всю дорогу на Даклере каталась – куда ты сейчас-то собралась? Я тебя не подниму.
И с этими словами я в который за сегодня раз поспешил за собакой…
Аретейни
Сознание возвращалось медленно.
Еще толком не вынырнув из омута обрывочных видений, я ощутила холод и выламывающую боль. Подсознание трансформировало навязчивые ощущения как могло по ассоциативному ряду, и я то выбиралась на острый ломающийся лед из ледяной океанской воды, – он бил по жилам и раздирал краями кожу, – то как крыса пробивала смерзшийся с битым стеклом снег, а то и вовсе выцарапывала себе путь из могилы. Отчего-то я видела одновременно и завалившие могилу булыжники, перемалывающие мои руки как жернова зерно, и то, что снаружи – морозную синюю ночь, одинокий брошенный холмик посреди иссушенной степи и растущее над ним чахлое дерево, и ветер вихрил по черствой земляной корке поземку. Холод и боль изо всех сил пытались проникнуть в сознание, но я все спала и никак не могла проснуться.
…А потом явилась жажда.
Мучительная, иссушающая, царапающая горло раскаленным песком, невыносимая. И на нее сложно было не обратить внимание. Она-то, эта жажда, и пробудила меня окончательно. И я будто вынырнула в Явь из завихрений кошмаров.
Дэннер сидел за столом и терпеливо выстругивал ножом кораблик. Я вначале долго силилась понять, что это за комната и что это за стол. Просторная, с наглухо закрытыми ставнями и длинными плотными шторами. Стол стоял у окна, и с него струилась скатерть. Напротив меня, через потертый паркет и старенький палас, красовался большой книжный шкаф, за ним сервант с посудой и еще одна кровать. Бугорок на ней сообщал, что там кто-то спит. Кто-то маленький. Девочка?.. Стол украшала ваза с цветами. И все это в серо-голубых тонах. Я сморгнула, подумала, что все еще сплю, но серость никуда не делась. И только силуэт Дэннера будто светился оранжевым.
Воды!.. – хотела попросить я, но язык присох к нёбу, а от попытки напрячь голосовые связки немедленно зацарапал кашель. Сил не хватало даже рукой пошевелить, но тут Дэннер, видимо, услышал мой хрип. Отложив работу, он подошел ко мне и ласково погладил по щеке.
— Тише, тише. Потерпи, от этого никуда не деться.
Его рука казалась горячей, прямо таки, обжигающей. По телу пробежала судорога, и я невольно вцепилась в краешек кровати. И удалось, наконец, извлечь из пересохшей глотки хоть какие-то звуки.
— Дэннер… – выдавила я и задохнулась кашлем окончательно. Дэннер только сжал мое плечо. Затем будто вспомнил о чем-то.
— Подожди-ка минутку, – попросил он, встал и вышел из комнаты.
Не знаю, как там с минутками, однако мне его отсутствие показалось целой вечностью. Вернулся он с кружкой в руках и устроился на краю кровати.
— Легче не станет, – сходу разочаровал командир, увидав мою физиономию. – Но разговаривать ты сможешь. – И с этими словами Дэннер, приподняв мою голову, аккуратно влил мне в рот капельку… судя по вкусу, подсолнечного масла. Сделалось чуточку лучше – сухость пропала. Зато жажда теперь разлилась по всему телу сухим жаром, будто обидевшись, что ее прогнали из горла.
— А воды нет? – кое-как выговорила я. Дэннер вздрогнул и стиснул зубы, но взгляда, конечно же, не отвел. Меня начинала пугать эта окружающая серость. Может, я повредила глаза?.. Чем?.. Контузия?..
Вспомнить, что произошло, никак не получалось. Память услужливо выдала дом Лаэрри, нашу беготню с канистрами, езду по Городу и бои с подземными жителями. А дальше вставала глухая черная стена.
— Вода есть, но она тебе не поможет, – все же, отозвался Дэннер. Голос прозвучал как-то глухо, и я насторожилась. Уж кто-кто – а Дэннер-то попусту психовать не станет.
— А… меня ранили? Да? Дэннер! – Я с нарастающей тревогой, ловила его взгляд. А когда, наконец, поймала – сделалось как-то нехорошо. Глаза командира казались неживыми, в них не отражалось ничего, кроме пустоты.
Так смотрят тяжелораненые. Так стекленеет взгляд, когда человек всеми силами пытается удержать боль, загнать ее внутрь, и ничего больше не остается, только стремление – не показать никому, как на самом-то деле рвет нервы в клочья. Так смотрят раненые… так смотрят родственники и друзья у постели обреченного. Сколько раз я натыкалась на этот жуткий, остекленевший взгляд – тогда, когда ничем уже не могла помочь пациенту, уберечь вверенную мне жизнь.
ebooksa