О! Кто бы говорил! На себя бы посмотрел – нелюдимый!
– Нелюдимый, говоришь? Как так?
– М-м-м… Он это… это самое… У него друзей нет – во! Как хворост собирать – один, за рыбой на озеро – снова один… Сам по себе ходит.
Видно было, что разговор сей давался десятнику не очень-то просто, и дело тут не в том, что Бали был вот такой непроходимо тупой деревенский увалень, о, нет, он вовсе таковым не являлся, ну, разве что напоминал с виду полного дурня – эти выпученные глаза, толстые губы, уши – как два лопуха… И – мямля, конечно, мямля – от этого никуда не денешься. Однако же в отряде его уважали – значит, было за что. Да иначе б и не выбрали Бали десятником, Беторикс ведь не с бухты-барахты его назначил – присмотрелся к людям, расспросил кой-чего… не сам, конечно же – не княжеское это дело! – через Кари. Ха! А братца-то срисовали – мол, самим Камуноригом к господину приставленный. Надо будет ему рассказать, посмеяться.
Молодой человек сейчас едва сдерживал торжествующую улыбку – видно было, что десятники после этой беседы зауважали его еще больше. Ну, а как же – ведь не одного на расспросах крайним сделал – всех! Включая «простачка» Бали.
– Значит, это Летагон следил за мной сегодня, прячась в терновник?
– Да, да, господин, именно он, Летагон Капустник, – тут же заверил Карнак Массилиец. – Ну, а как же? Раз уж он от самого всевидящего…
– А почему Летагон – Капустник? Что, так капусту любит?
– Любит, господин. Запросто может дюжину кочанов зараз умять!
– Ну, уж и дюжину! – не поверил Беторикс. – Ладно, коль уж он соглядатай… Возьмем завтра с собой – чем за мной следить, пущай лучше римлян ищет.
– Мудро решил, вождь, – удовлетворенно кивнул Фарней. – А второй? Побратима ты тоже возьмешь завтра с собой?
– Ну, а куда ж его девать? Возьму, конечно.
На том и порешили. Солнце уже село за дальним лесом, начинало быстро темнеть, и в синем небе загорелись первые звезды. Простившись с вождем, десятники ушли в лагерь, а Беторикс еще немного посидел в одиночестве, приводя в порядок мысли, после чего направился в свой шатер, где его давно ждала Алезия. Заждалась поди, женушка любимая…
Ан нет! Не заждалась! Чей это голосок от лагерного костра слышен, не ее ли? Ну да – так и есть! Вон, сидит, палкой угли ворошит, что-то рассказывают, а все остальные почтительно госпожу слушают, как и положено зависимым людям.
Шатер молодоженов – Алезии и Беторикса – был разбит в сторонке от палаток амбактов, как раз напротив развалин, неподалеку от эргастула, к которому так тянуло молодого вождя. Что он там хотел найти? Об этом спрашивала Алезия, получив не очень-то понятный ответ. Просто – «надо», «ворота в иной мир» и все такое прочее.
– Я не хочу в иной мир, – забираясь в шатер, девушка обернулась, взглянув на галантно придерживающего полог супруга. – Нет, нет, не хочу. Мне и в этом неплохо… да пусть даже и было когда-то плохо, но он ведь наш, родной.
– Ну что ты… – Беторикс хотел было что-то ответить, да замялся, закусил губу и, машинально опустив за Алезией полог, с надеждой посмотрел в небо, уже ставшее темно-синим, звездным, но далеко на западе все еще тронутое узенькой оранжевой полоской заката.
Молодой человек поежился – на дворе стоял уже конец октября, и, хотя днем разжаривало градусов до двенадцати – пятнадцати тепла, ночами иногда бывали уже и заморозки, правда, под плащом из волчьей шкуры было довольно тепло… особенно – двоим. Иногда даже – жарко…
– Что ты там встал, милый? – позвала из шатра супруга. – Опять смотришь на небо? Ждешь изумрудные тучи, о которых как-то рассказывал? Я видела такие сегодня, как раз под вечер, когда мы с тобой… ну, ты помнишь. Там, в эргастуле.
– Ты видела изумрудные облака? – забравшись в шатер, Беторикс встрепенулся было, но тут же поник головою. – Увы… сегодня последний день.