Вопросы требовали ответов...
Они снова ехали друг за другом. Иракская сиеста, оцепенение, в которое Багдад впадал из-за жары — заканчивалось, но время еще было.
ФИАТ — петлял по тихим, зеленым улицам вилл. На одной из таких — Николай сделал вид, что обгоняет, вильнул машину в сторону — и аккуратно, так чтобы не было серьезного удара — задел ФИАТ. Как он и ожидал — ФИАТ резко засигналил и остановился.
Кабая — полез из машины, сыпля проклятьями на родном и арабском языке. В какой-то момент он резко остановился... видимо, понял, что перед ним не палестинец — но времени у него уже не было. Николай ударил его, как его учили старшие, чтобы брать живьем моджахедов, подхватил падающего, оттащил в своей машине, закинул в просторный багажник и связал. Быстро добежал до ФИАТа, отогнал на обочину. Выгреб все из бардачка, наскоро проверил все дверные карманы, выгреб все и оттуда. Дверь не закрыл, если повезет — угонят. В Ираке — угоны были нечастым делом, потому что машин хватало. Но иногда — угоняли...
Вольво — Николай остановил за городом, в северном направлении. Там — до сих пор была деревня, и были апельсиновые плантации. Для советского человека это было диковато — апельсины растут на деревьях как яблоки.
Никого не было видно. Николай — проверил, выдержит ли съезд машину — почва была твердой. Осторожно отогнал машину вниз, вышел на дорогу, чтобы посмотреть — с дороги, за деревьями ее видно не было.
Какое-то время — он просто сидел в машине и думал, как быть и что делать дальше. Потом — сунулся в багажник, вытащил ... своего нового куратора, посадил около подходящего дерева. Сорвал платок, которым завязал ему рот.
Кабая — выпученными от ужаса глазами смотрел на лейтенанта
— Ты... ты...
— Давно стучишь?
— Как ты... смеешь?
— Я спрашиваю — давно иракцам стучишь?
— С... а, дело шено...
Николай достал нож.
— Два раза спрашивать не буду...
Кабая лопнул почти сразу — он совершенно не походил на тех идейных коммунистов, которых заживо сжигали в паровозных топках, а они не издавали ни звука. Он был советским плейбоем, карьеристом, подонком, взяточником и махинатором — но героем он не был. Он быстро сдался иракцам — и точно так же, увидев опасность для себя, тут же признался во всем. Достаточно было начать отрезать кусок пальца на левой руке по суставу.
Диктофона у Николая не было — но бумага нашлась — блокнот, среди того, что он вытащил из машины Кабаи. Размазывая кровь и сопли, Каха Кабая написал чистосердечное признание на несколько страниц, описав и то, как его завербовала иракская контрразведка, как он сдал всех кого знал, в том числе и Николая, как он дал обязательство продолжать шпионскую деятельность в интересах Ирака. Написал он и о том, как покупал наркотики, и осуществлял махинации с долларами, динарами и чеками. И в Ираке и в Сирии.
Николай заставил его проговаривать все то, что он пишет. И заверять рассказ своей подписью на каждой странице. От услышанного — хотелось блевать.
Кто-то воюет — а кто-то и торгует...
Убивать Кабаю — Николай не намеревался. Собирался вывезти его в город, каким-то образом связаться с Бахметьевым и передать и предателя, и его признания — в советское посольство, пусть дальше разбираются. Скорее всего, придется уезжать и ему — он засвечен. Иракцы теперь точно знают, кто он такой — и именно поэтому, его удалили из Ближнего Круга.
ebooksa