— Слуги говорят, какая-то девка еще… Но мы не видали… не нашли…
— Ага, ага… — лоцман глубокомысленно покивал. — Ну, парни — давайте-ка к воеводе… А потом этот дом — ваш! Тут много чего.
Услыхав про дом, ратники явно обрадовались, даже про господина своего забыли.
— Ага, ага! Мы быстро… туда-сюда… живенько, да…
— Боярина с собой захватите!
— Боярина? Ах да…
Ушли. Убежали. Унеслись.
— Уберите это, — кивнув на труп, приказал Никита Петрович верным своим холопам.
Игнатко обернулся:
— А куда?
— Куда хотите. В сад можете, да.
Парни сноровисто взяли труп за ноги и потащили по лестнице вниз. Без всякого почтения, просто как мясную тушу. Вот вам и судья. Был судья. Когда-то. Был, да весь вышел.
— Ну, вылезай, — усевшись на сундук, молодой человек громко промолвил по-шведски. — Вылезай, кому говорю! Ах да… как ты вылезешь-то?
Встав, Никита Петрович откинул тяжелую крышку… обнаружив прятавшуюся в сундуке барышню с красивым кукольным личиком и белыми, как лен, волосами.
— Вот что, Кристина… Твой отец убит.
— Я… я знаю…
Девушка вовсе не выглядела такой уж испуганной, скорее — злой.
— Мои люди проводят тебя до реки… найдут лодку. В Спасском ты знаешь, кого искать… Знаешь?
— Тех женщин… Я поняла. Откроем шляпную мастерскую. Война войной, но не всегда же она будет. Город отстроится заново. И жить как-то надобно, да… — пухлые губки тронула легкая улыбка… тотчас же сменившаяся гримасой ненависти и боли. — Жаль отца. Он не делал никому зла и всегда уважал только закон.
— Жаль, жаль боярина, — вздымаясь на коня, с сожалением молвил Потемкин. — Экий лихой молодец был. Погрести с почестями! В храме Спасском отпеть.