Сатанинское зелье

22
18
20
22
24
26
28
30

– А я тебе поесть принесла! Гляди-ка, в распределителе собачьи консервы давали! Я так рада, это такая сейчас редкость, – она поднесла жестянку к носу, наморщила его, – не нашенские, импортные, маде ин Ботсвана, шик!!! Щас я разогрею тебе, ладно?

У Сергея в груди разлилось тепло, из глаза – почемуто из одного, левого, – вытекла слезинка. Да, это была она, его Ирунчик, лапушка, любимая! И все же он спросил:

– А ты что – знала, будто я заявлюся, да?

– Не знала, Сереженька, не знала. А сердцем чуяла! Давай-ка поешь сначала. А потом я тебе свои новенькие чулочки продемонстрирую : гарантия – ты будешь в отпаде!

Сергей отвернулся. Он уже был «в отпаде», хватит.

– На колечко выменяла? – спросил он почти без вопросительной интонации.

– Откуда ты знаешь?

– Оттуда!

Сергей подошел ближе и поцеловал ее в губы. Потом отобрал розовые чулочки и забросил их на старый облупленный шкаф.

Через час они легли.

– Ты не хочешь меня? – спросила она разочарованно, припадая к его груди, прислоняясь щекой к щеке.

– Я устал, – проговорил он тихо. – Я чертовски устал.

Он знал, что она не обидится, что она все поймет. Да и кому понимать-то его, как ни ей – единственной любимой, единственной живой среди этой мертвечины, единственной понимающей его и просто единственной.

Он заснул сразу. А она еще долго не спала. Все вглядывалась в его измученное, изукрашенное ссадинами и кровопотеками лицо, ободранные и исцарапанные плечи. И жалела его, даже всплакнула немного. Она думала – опять ему досталось в пьяной уличной потасовке, а может, опять он попал в вытрезвиловку или на пятнадцать суток. А еще вероятней, что связался с дурной компанией, они угробят его, доведут до ручки – и, так вон какой нервный стал, желчный, худой! Но даже такой, избитый, жалкий, дерганный, он был дорог ей. И другого она не хотела.

Во сне он все время вздрагивал, бил ногами. Кричал про какой-то список, квадратики, про какие-то гильзы. Кричал, что претендент, кандидат или еще кто-то там остался только один. Всего один! Она гладила его по лбу, шептала тихие успокаивающие слова. И он утихал. А потом и вовсе расслабился, стал дышать ровно, глубоко. Он спал, и ничего ему больше не снилось. Она видела по безмятежному лицу, что ему ничего не снится, что он наконец-то избавился от кошмаров. Тогда и она заснула.

Ему и на самом деле ничего не снилось. Не снилось до тех пор, пока откуда-то издалека, словно из-за стены, не прозвучал приторный вкрадчивый голос.

– Ну, вставайте же, вставайте, – упрашивал кто-то мягко и ненавязчиво, – вставайте, уже пора.

Сергей не хотел прислушиваться к этим словам, он отмахивался от них – кто это там еще осмеливается будить его! И вообще – какого черта! пошли они все вон! он у себя дома! он даже больше, чем у себя! он у нее! в единственном спокойном и надежном пристанище! и пусть убираются отсюда все, кем бы они ни были! пусть проваливают! обнаглели! пусть уматывают, даже если они обрывки сновидений, если их и нет на самом деле!

– Пора, молодой человек, пора, – сахарным сиропом лился в уши голос, – ну не хорошо же так долго заставлять себя ждать, вставайте, пойдемте, ну-у!

Сергей приоткрыл один глаз. Какой-то смутный силуэт маячил над ним. Ира спала, отвернувшись от него, уткнувшись лицом в стенку и заслонившись ладошкой. Он не стал ее будить. Он открыл второй глаз, чтобы получше разглядеть наглеца. Но в комнате было темно.