Зомби в Якутске ,

— Здравствуйте, дядя Каракуль, — хором пролепетала воинственная, наполовину православная — наполовину шумерская, кучка детишек. Причем было заметно, что они намеренно переврали мое имя. Хитрые бесенята.

— Моя теща. То есть мама. Назхаг Энкидуевна, — невидимое, но явно ощутимое зло приветствовало меня из-за спин своих детей и внуков. Я, несмотря на отсутствие всяких потовых желез, покрылся холодной испариной и судорожно глотнул вставший в горле ком.

— Ну, теперь мы представлены друг другу. Что будем делать дальше? — и Лоокут щелчком пальцев зажег возле моей зубастой морды ревущий плазменный шар.

— Всего один вопрос. Ответьте, зачем вам зомби в сарае? — чуть ли не хныча, потряс я тушкой вяло отбрыкивающегося мертвяка.

Тяжело вздохнув, Лоокут слегка пригасил ярость плазменного шара, и совершенно «ханским» движением огладив бородку, ответил на вопрос. Да так, что у меня, привыкшего ко всякому за прожитые века, по-идиотски отвисла челюсть.

— Был день, был он ясный и свежий, как помню. С братом любимым бродил я по лесу. В день тот охотой мы промышляли. Били зверье, ради шкуры и мяса. Но кончился день, и забрался злой месяц. На черную плоть полуночного неба. Тогда набрели мы зверя чудного. О двух хвостах и с гривою львиной. Горбатый три раза был тот зверь спиной. И когти имел и копыта на лапах. И золото глаз сияло над мордой. Зубастой и страшной скажу я вам, други. И схвачен был брат мой любимый тем зверем. Разорван весь в клочья и обескожен. Я приготовился принять смерть достойно. Кылыс свой взметнул из кожаных ножен. И клич древний рода воскликнул я в морду. Зверя, что отбросил прочь убитого брата. Но зверь тот не стал терзать мое тело. Не стал он и рвать мои сухожилья. И кости дробить ради вкусного мозга. И кровь мою также не стал он лакать. Лишь медленно он мне тогда поклонился. И рыкнул заветное заклятие-слово. «Тебе быть великим волшебным киджаем. Я крови родной тебе вылакал вволю. Теперь я насытившись кровью киджайской. Служить буду верно тебе три столетья. Когтями в ночи я расправлюсь с врагами. Направлю я стрелы во недругов шеи. Щитом оскаленным сомкнусь за спиною. От огня сберегу и от злого железа. И дам тебе знаний, людям недоступным. И даже шаманам почти неизвестным. Могучий киджаем тебя я намерен. Взрастить за столетья, чтоб был ты премудр. В делах как людских, так и нелюди разной.» После чего тот зверь окаянный и страшный. Радостно вскрикнув, взлетел и исчез в небосводе. Звездами яркими мужеских душ испещренном. Я же остался возле убитого брата. И там же почуял во теле своем измененья. Как силы взбурлили кипящей утиной ухою. Как небо разверзлось над головою моею. И шквалом обрушило тайн своих мне разгадки. В тот жуткий миг оказавшись раздавленный мощью. Чуждой мне силы и чуждой мудрости вечной. Я оказался во зыбком мире подземном. И увидал там любимого брата осколки. Сам толком действий своих не совсем разумея. Куски я собрал и слепил из них брата, как помнил. Только видать, я плохо его таки помнил. Вместо охотника бравого вылепил монстра-урода. Монстра что мертвый среди живых обитает. Лопает кашу из Нижнего Мира и горя не знает. И носит оберег заветный на шее костлявой. Дабы смирить свою мертвецкую ярость и голод. И пусть он разум утратил чуток в Мире Теней. Он мой брат и после семьи нет его мне родней. Дом!

Я не сразу понял, что хан Колобок закончил свое эпическое повествование. Ибо казалось, что будет он петь персональное олонхо еще три дня и три ночи, как и полагается настоящим олонхосутам. Ошарашенный рассказом-песней Лоокута, я сделал единственное, что должен был. Бережно опустил на бетонный пол сарая зомби-брата и зааплодировал. Мои огромные когтистые лапы, созданные для того чтобы рвать и метать, оказались так же замечательны и для рукоплесканий. Гром, а точнее грохот моих оваций и неподдельный восторг самым положительным образом сказались на сложившейся ситуации. Шар плазмы, уже начавший подпаливать бронированную чешую моей морды, бесследно исчез. Хан Колобок погасил свою горящую ладонь. Его шумерская резиновая жена стала более походить на человека. Детишки попрятали свои артефакты по карманцам и перестали отсвечивать убийственной аурой. И даже чудовищная невидимая тень тещи расцвела улыбкой и слабо запахла фиалками. А зомби же, увидев как славно все закончилось, подобрал книжку о приключения Чиполлино и убравшись в свой угол и продолжил чтение.

— Это было великолепно! Хора-хора-хора-хора! — выразил я свое восхищение веселым демоническим смехом.

— Спасибо! Я рад что тебе понравилось! — Лоокут благодарственно кивнул. И весело, но в то же время опасно, прищурившись добавил.

— Значит, передумал есть моего брата?

— Конечно! Как можно? Я хоть и демон, но Девиз свой соблюдаю. «Злокозненной Нежитью Ублажить свое Брюхо!» У меня в подвале дома даже древний дедовский щит с этой цитатой валяется. Если не веришь — могу показать.

— Ладно. Верю. Верю, что ты не будешь есть моего брата. Но ты все равно демон. И ты открылся обыкновенному человеку. Что будешь делать?

— Ну не такой уж ты и обыкновенный человек. Почти такой же обыкновенный, как и я. Так что ударяться в бега не буду. Тем более я жуть какой любопытный. Пока любопытство не удовлетворю в полной мере, меня будет проще убить, чем прогнать угрозой раскрытия моей истинной сущности.

— Хм… Значит остаешься. А я не против. Мне с демонами даже легче общаться, чем с людьми, — Бытыкыев с улыбкой взглянул на свою резиновую жену, и повернувшись обратно ко мне, спросил.

— Будем соседями?

— Будем. И не просто соседями. А добрыми соседями.

И мы протянули друг другу руки. Лоокут Бытыкыев, прозванный мной ханом Колобком, и Григорий Ксенофонтов, более известный, в демонической среде, как Каразун-Гуль. Широкий и низкорослый, ну прямо натуральный азиатский гном, человек и огромный трехметровый монстр в чешуе и с хвостом, осторожно, чтобы не разрушить зачаток дружеского сосуществования пожали руки. И начались интересные времена.

Кэри Анисимова

ИСТОРИЯ ОДНОГО ОТПУСКА

По чему я всегда скучаю в Л.А.?

По бабушкиным пирожкам. По тому, как она наивно полагает, что они самые вкусные и излечат от любых болезней.