Останкино. Зона проклятых

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я могуществен лишь в этих стенах. Но одно незавершенное дело требует моего присутствия… там, на вашей стороне, так сказать.

— И что же вам мешает попасть туда? Ведь вы можете творить в нашем мире вещи, не подвластные человеческому разуму.

— Не в том вижу я промысел свой, чтобы оказаться там, откуда вы все пришли. Мне надобно оказаться там, полным сил, будучи в обычном человеческом теле.

— А это тело разве… — осторожно начал Кирилл.

— Нынешнее мое тело, окажись оно на земле Осташкова, кое принадлежит мне по праву, станет иным, весьма отличным от того, что перед вами.

— Иным?

— Желаете узреть наяву, во что я превращусь на вашей стороне?

Васютин кивнул.

— Я исполню это желание, раб собственных очей, — произнес Орн, ухмыльнувшись. И бесследно пропал.

Пропал, чтобы появиться спустя полсекунды в том же кресле. Увидев его, Кирилл дернулся всем телом, в который раз покрывшись липкой испариной. Поднявшись с кресла, опричник двинулся к нему шаткой походкой. С прежним могучим красавцем его роднил лишь рост. Без кирасы, в одних штанах и сапогах, он являл собой жуткое зрелище, омерзительное и завораживающее одновременно. Все тело его было покрыто свисающими лохмотьями гниющей кожи. Сквозь них были видны внутренности, обильно покрытые серо-зеленой слизью, но при этом живые. Бьющееся сердце проглядывало из-под редких желтоватых ребер, на которых струпьями чудом держалось гниющее мясо, облепленное жирными белыми личинками. Рядом с сердцем виднелись раздутые легкие. Вместе с булькающим вдохом они исторгали из себя потоки гноя. При каждом сокращении сердце выталкивало из грудной клетки бурую жижу, которая стекала вниз на безжизненный, висящий до земли кишечник. Над ним болтался плавно сокращающийся желудок, проеденный червями, и развалившаяся на сегменты печень. Рядом с дырявой гортанью торчали острые сухожилия. Кожи на лице почти не было, как и носового хряща. Глаза, затянутые мутной желтой пеленой, двигались под уцелевшими раздутыми верхними веками, походившими на полупрозрачные пузыри. Остатки правой щеки свисали с нижней челюсти, а сквозь редкие черные зубы виднелся огромный зеленый язык. Подойдя к застывшему Кириллу, разложившийся зомби, будто заявившийся на званый ужин прямо с эксгумации, поднял черную руку, опутанную зелеными пульсирующими венами, словно призывая его рассмотреть в подробностях свои живые гниющие останки. Скинув с себя паралич, не дающий отвести глаза от этой картины, Васютин вспомнил, как экстрасенс Надя говорила им с Федькой о том, что чувствует нечто живое и мертвое в одной сущности. «Но там было созидание, а здесь — яростная борьба», — сообразил Кирилл.

И сморгнул. Когда веки его вновь поднялись, перед ним стоял прежний Орн. Лишь крупные капли буро-зеленой слизи и извивающиеся опарыши у него под ногами напоминали о немыслимом зрелище, которое Васютин увидел мгновение назад. Поправив волосы, он посмотрел на Кирилла со злобной тоской в глазах, ухмыльнулся и вернулся в кресло.

— Приглянулся ли я вам в этом обличии? — спросил он, ехидно прищурясь. — Таким я предстану в Осташкове, коли появлюсь там сегодня же. Да и смрад подле меня будет стоять совершенно невыносимый.

— И человеческие страдания помогут справиться с этим?

— Именно. Помогут обрести ту силу, с которой я стану прежним и на вашей стороне мироздания. Каждый из вас, кто обретается здесь подле меня, ежечасно вносит свою лепту.

Кирилл нервно передернул плечами. «Сейчас, пора», — подумал он.

— Господин Орн, я хочу предложить вам сделку.

Тот посмотрел на него с любопытством, в котором сквозила насмешливая брезгливость.

— Сделку — мне? Занятно, право…

— Я клянусь, что буду отдавать вам свои жизненные силы… сколько смогу, хоть целую вечность. В обмен на свободу для моей жены и для сына, ведь я гораздо сильнее их и смогу дать куда больше.

— Какая глупость, господин Васютин! Какая глупость…