— Говорил же я вам, чтобы вы мне больше не попадались. Говорил?
— Да чем же мы, объясните, попали к вам в немилость? — прохрипел Ф. — Подумать только, вы сделали из нас каких-то клефтов.
— Двое мальчиков, — с усмешкою говорил комиссар, неторопливо прохаживаясь на манер перипатетиков, — двое мальчиков из хороших семей… они убежали из школы, без дела слоняются по улицам, попали в дурную компанию, а это прямой путь к преступлениям. Родители же, естественно, упрекают власти за то, что те не принимают меры. А власти желают выглядеть получше перед уважаемыми людьми.
— Ну какие там мальчики, комиссар, — отчаянно шептал Ш., эксцентрически возводя взор на угрожавшее ему оружие. — Нам же обоим уже прилично под сорок. Мне сейчас до смерти ближе, чем вам чихнуть. Да вы только посмотрите, какая уже у меня щетина на морде седая, а вы же знаете, каким я раньше был чернявым!..
— Так! — отрезал вдруг комиссар. — Время не ждет! По коням! — И довольно поспешно первым устремился в машину. Помощники его мигом оставили свои жертвы и бросились за комиссаром. Ш., еще не верящий своему избавлению, рухнул на колени, словно подкошенный, и обмякший Ф. также сполз на землю около колеса. Двери хлопнули, мигалка и фары погасли, и машина комиссара бесшумно нырнула под невесомое покрывало темноты.
— Фух!.. — обессиленно пробормотал Ф., осторожно касаясь разбитой губы пальцем. — Живые пока. А знаешь, мне что-то это мудило комиссарово в последнее время начинает действовать на нервы. Еще немного, и я велю на Рождество его запечь в яблоках.
— Никто! — молитвенно повторял Ш., - Никто!.. Никто по поводу моего конца не сочинит «Aases Tod». Никто!.. Никто не напишет!..
— А ты попроси получше, приятель, — брезгливо отозвался Ф., - глядишь, и Анитра спляшет. Своими тонкими ножками. Едва касаясь земли.
— Будет он еще, ублюдок, мне заливать, — с ненавистью вдруг Ш. прошипел и прямо на карачках к машине пополз, и слезы стекали по лоснящемуся лицу его. — Где же ты это видел, свинья, чтобы кто-то теперь собак содержал и в такое время их вздумывал выгуливать?! Вот дерьмо! Вот уж свинья! Вот полудурок!
— Ишь ты, гвардии командир бешенства!.. — фыркнул Ф. с лицом в болезненном искривлении.
Они долго сидели в машине в темноте, зализывая раны и ссадины. Их теперь не было двое; они были один и один. Участь ночи — отщепление и равнодушие ко всем тем, кого ей удалось застигнуть врасплох.
4
— Ну, наш эфеб был сегодня на высоте, — говорил комиссар Кот, устроившийся на заднем сидении с выпиравшими пружинами и с двух сторон помощниками своими притиснутый.
— Из Фишки может выйти толк, — мотнул головой длинноволосый. — Вы, комиссар, кого угодно сделаете человеком.
— Ты, Кузьма, не слишком соловьем разливайся, — хмуро возразил комиссар. — Я недоволен тобой за прежнее…
— Какое такое прежнее? — быстро спрашивал тот.
— Такое! — отрезал комиссар.
— Я все-таки не понял… — начал длинноволосый инспектор Кузьма Задаев.
— И потом, я не слишком люблю соваться к шефу с пустыми руками, — перебил его Кот. — А будет именно так; причем, именно по твоей милости.
— Да ладно тебе, Борис, — с точною крупицей беззастенчивости говорил длинноволосый. — Придумаем что-нибудь.
ebooksa