— Ладно. Потом расскажешь, если захочешь. Ощущения запомнил?
— Кажется, да.
— Ну и славно. Пошли поедим. А вечером будешь отрабатывать известные тебе движения «соколиного боя», только на этот раз постараешься во время их выполнения ощутить себя соколом. Вспомнишь все, что осознал сегодня, и постараешься достичь того, чтобы ощущения во время движения стали как можно ближе к тем, которые у тебя были в теле сокола.
Осень все больше вступала в свои права — дни стали короткими, а ветра холодными. Дмитрий за это время в совершенстве освоил соколиный, медвежий, волчий, заячий и лосиный бой. Мирослав был доволен учеником. А тот уже и забыл, что мог думать о воинском искусстве как о чем-то лишнем и неинтересном. Впрочем, то, чему его учил ведун, и не было собственно воинским искусством.
Сегодня Дмитрий с радостью ждал следующего урока. Но Мирослав повел его не к заповедным дубам, а в сени своей же избы. И, подведя к углу, спросил:
— Что видишь?
Уже приученный внимательно наблюдать за всем, что его окружает, Дмитрий и сейчас со всем тщанием осмотрел угол. И стал перечислять:
— Мох кое-где вылез, топорище старое лежит, посохи наши боевые стоят, паутина под потолком, а на полу стрекоза дохлая.
— Хватит. Для тебя сегодня важен именно паук. В него воплотишься. А это посложнее будет, чем все, чем ты до этого занимался.
— Почему? Разве летать проще, чем паутину плести?
— Ох, учу я тебя, учу, а ты как был дурнем, так и остался! Сколько у паука ног?
— Шесть.
— Балда. Это у стрекозы и кузнечика шесть, а у паука восемь.
— Ну и что? Шесть, восемь — какая разница.
— Не понял еще. Ладно. А сколько у птицы ног и у зайца?
— У птицы две, у зайца четыре.
— Ну?! Нет, зря я на тебя время трачу! Сам посуди: до сих пор ты воплощался в тех животных, у которых четыре конечности. У человека их тоже четыре. И не столь важно, что у птицы две из них крылья, а заяц или волк бегают сразу на всех четырех лапах. А у паука их восемь. Да еще и глаза у насекомых по-другому устроены. А еще для насекомых, как существ маленьких, время течет гораздо быстрее. Поэтому все ощущения для твоего разума будут более непривычными. Так что на этот раз я за тобой присмотрю, а то, не дай Бог, еще умом повредишься. Хотя и не велик он у тебя, а все ж неприятность. А еще может в теле течение силы нарушиться. Ладно, понаблюдай за пауком и обратно в горницу приходи.
Понаблюдав за пауком и даже потыкав в паутину щепочкой, чтобы посмотреть, как паук движется, Дмитрий вернулся в горницу и, выпив очередное снадобье Мирослава, погрузился в мир совершенно иного, чуждого человеку существа. Паучье зрение и впрямь было совсем иным, словно весь мир разбился на кусочки, а потом его склеили заново. И все движения вокруг казались очень медленными. Да и то, как надо шевелить сразу восемью лапками, было осознать крайне тяжело. Разум бунтовал, никак не желая впитывать эти странные чувства, и, не выдержав долго подобного напряжения, отключился.
В себя Дмитрий пришел от прикосновения к губам края деревянной чаши. Рядом с ним сидел Мирослав и, придерживая его голову, поил каким-то отваром. Наконец в голове у Дмитрия прояснилось. Мирослав убрал чашу. Дмитрий сел, попробовал встать. И едва не упал, запутавшись в собственных ногах. Но устоял и спустя минуту уже был в норме.
— Ну что, понял теперь, каково оно — пауком-то быть?