Етит твою…
Остаток наемной армии, всего человек сорок, ссыпался с мола. Мы хотели уйти в лес и пробиваться к Дацгазагу. Там, говорят, кто-то еще сопротивлялся. Встали на ночь у самой опушки.
Харчей не было. Воду пить из реки не стали, там какая-то магическая зараза. Костров разжигать я не велел. Ребята меня послушались, я у них вроде стал за старшого. Браслет у меня, они думали — может, поможет это им как-то. Местные — почти везде — браслет дома Хамара уважали. То ли просто очко играло — связываться.
Рыжая пошла в караул.
Я заснул.
Шум.
Просыпаюсь. И тут меня отправляют в нокаут какой-то гребаной железякой в челюсть. Отоварили как кота помойного. Все, отключился я тогда, короче.
Утром лежу, руки-ноги связаны, в пасти вонючая тряпка. Челюсть ноет. Нога больная не так подвернулась и тоже ноет. Говно какое. Рядом лежит Рыжая. Той же амуницией опутана.
Вижу, приходят призрачные, а с ними простые тайны. Уводят наших, кто еще жив, попарно. Что за хрень такая?
Я не думал тогда ни о чем. Убьют, и ладно. Я смерти не боюсь, я срать бы хотел на смерть. Подохну, и мытарства мои кончатся, буду тихо гнить, червячков глазами своими подкармливать. Да что мне!
Мне тогда втемяшилось, что ничего я не боюсь и на все забил. Мол, конец так конец. И весь мир я посылаю на… Спокойно посылаю, злости во мне нет, а есть только тупая усталость. Я устал, ребята, мне все равно. Мне погробомать, как там карта ляжет.
Но зря я это так. Выходит, не совсем одеревенел.
Пришел призрачный, ко мне наклонился и говорит:
— Ты будешь драться с ней, — показывает на Рыжую, — выживет из вас один. И кто выживет, того и отпустим. Ясно тебе?
Тут он вынул тряпку у меня из пасти.
Я гляжу на него, не киваю, ни слова не говорю, даже не мигаю. Пошел бы он, тварь!
— Добавить что-то хочешь?
Я молчу.
— Будем считать, понял. Развяжите его.
И простые таины принялись меня развязывать.