Как только он ни пытался заговорить с ними, никто не откликнулся на его мольбы и просьбы, и чем больше он старался, тем хуже был результат… Он видел через щель, как они бежали от него, но почему-то возвращались все снова и снова. И однажды их пришло много, и застучали барабаны… А потом послышался глухой чавкающий звук – так нож входит в беззащитное тело. И по гладким стенам его тюрьмы потекла темная жидкость. Медленно стекая, она начинала струиться по полу. Ему некуда было деться от этого кровавого дождя. Соленые капли капали на лицо, на губы и будто проникали в тело. Оно было похоже на губку. В его ужасной тюрьме вскоре не осталось ни капли, а он чувствовал себя просто опухшим от жидкости, он был переполнен ею… А затем все повторилось снова и снова, он кричал, пытался прекратить это, но ничего не выходило. Когда он в очередной раз колотился внутри своей тюрьмы, то видел лишь священный ужас на темных лицах людей.
В какое-то мгновение его осенила ужасная догадка… Они слышат вовсе не его крики и мольбы о помощи. Они слышат что-то свое, что-то ужасное, что заставляет их приносить ему все новые и новые жертвы.
И тогда он затих. Он покорился своему наказанию, покорился своей участи. Он сидел на полу, низко опустив голову, ощущая падающие капли. Его догадка оказалась правдива. Сначала жертвы перестали приводить к дереву в каждую новую луну, затем каждую смену времен года, и наконец, убивать у дерева стали не чаще одного раза в год.
Сколько он провел в своей темнице? Он потерял счет времени – да и какой оно имело смысл, когда жизнь была хуже смерти? Пока за ним не пришли: этот посланец возник перед ним ниоткуда. Красный язык трепещущего пламени, он обещал, по крайней мере, возвращение обратно в преисподнюю, но нужно сравнять счет… Должна быть последняя жертва. И страшное дерево снова закричало на пустыре, пугая и требуя подношений…
Акум замер в задумчивости.
– Все, что тебе нужно – чья-то последняя жизнь, и ты уйдешь навсегда?
Глубокий вздох был ему ответом.
– Тогда возьми лучше меня, – сказал юноша, поднял голову и посмотрел прямо на воздушного собеседника. Темный столб воздуха заколебался.
– Ты в самом деле так решил? – поинтересовался дух.
– Лучше меня, чем его, – Акум мотнул головой в сторону брата, все еще бессильно висевшего на его плече.
– А ты не боишься, что я лгу, человек? – усмехнулось нечто. – С твоей смертью здесь никто не посмеет сопротивляться.
Акум упрямо мотнул головой: «Я не боюсь! Я готов рискнуть».
Он медленно обошел поляну и положил брата на землю, совсем рядом со жрецом, который все еще не подавал признаков жизни.
Акум выпрямился и застыл, ожидая своей неминуемой смерти. Руки он крепко прижал к бокам. Темный ветер медленно и неуверенно закрутился на месте волчком. Будто сила, сидевшая в нем, и правда сомневалась, стоит ли брать эту такую добровольную, такую покладистую жертву.
Но Акум стоял не шевелясь, глядя широко раскрытыми глазами на своего задумавшегося палача.
Наконец, вихрь сдвинулся с места. Внутри него, видно, тоже было неспокойно. Черная воронка извивалась сначала в одну сторону, затем меняла направление и цвет.
Они замерли друг перед другом на расстоянии вытянутой человеческой руки.
Казалось, на поляне повисла мертвая тишина. Наконец, Акум, словно очнувшись от какого-то тяжелого сна, тряхнул головой и сделал недостающий шаг вперед. Шаг навстречу своей смерти. И когда он уже должен был войти в движущийся столб воздуха, его правая рука резко оторвалась от тела и метнулась вперед. А жреческий нож из черного обсидиана стад продолжением этого неумолимого движения. С яростью он рассек воздух, разрезая черный смерч пополам…
В какое-то мгновение всякое движение на поляне прекратилось. Замер Акум, понимая, что сделал все, что мог. Замер и дух – в момент, когда нож рассек пополам его сущность…
Вдруг вихрь из белых бабочек хлынул к небу, окрашенному первыми лучами солнца… Парень от неожиданности заслонил лицо руками, пока черный атласный смерч в считанные мгновения изнутри рвали миллионы белых, ярких как дневной свет, тонких крыльев.