«Блин, а с первого раза непонятно?», – лениво проплыл в голове вопрос.
– Родной, ты в порядке?
«Я что, уже сплю?» Голос жены погрубел, стал сиплым, словно она была заядлой курильщицей. Слава открыл глаза. Жена смотрела на него как-то странно.
Он и не замечал, что у нее такие некрасивые глаза. Они были словно…
«Поросячьи. Мелкие поросячьи глазки».
Еще до того, как жена повторила вопрос, Слава все понял. Понял, что он обещал, и чего не выполнил.
– Брат, ты в порядке?
Катя провела пухлой грязной ладонью по своим коротким черным, с проседью, волосам.
– Мужик, скажи что-нибудь, ну, давай.
Слава не мог пошевелиться. Он лежал на безобразно жесткой кровати и не мог пошевелиться. Ему хотелось остаться дома, чтобы никто не нарушал его покоя, но этот ублюдок начал трясти его.
– Мать твою, не помирай, дыши.
Пятно на правой скуле того, что только что было Катей, горело огнем на фоне побледневшего лица.
И перед тем как из поля зрения окончательно пропала спальня, захламленная стеклянной крошкой и покореженными кусками железа и пластика от Хонды, Слава успел мысленно сказать Кате: «Прости, родная, что не приехал».
…шесть…семь…восемь…девять…десять…
Ольга Нацаренус
Когда-нибудь я напишу смерть
Когда-нибудь я напишу смерть… Возможно так:
«…Вот время вздрогнуло и остановилось. В тонких чувственных пальцах застыл изящный карандаш, а чуть приоткрытое окно перестало впускать птичьи голоса, сопровождаемые майским прохладным ветром. Секундная стрелка старинных часов в деревянной рамке натужилась, но не смогла совершить свой следующий шаг.
Теперь спешить больше некуда… Потеряна актуальность всех на свете расписаний, обещаний и просьб…
И беспокоиться не о чем… Не зазвонит сумасшедший телефон и не выпустит из себя истошный возмущённый голос, бывший когда-то самым близким на свете. Старый кот не вспрыгнет на мои колени и не заглянет печальным тёмно-зелёным мне в глаза…