Приходится встать — просто нет выбора. Мы выходим на свободный пятачок комнаты; Нина, приплясывая, берет меня за руки и начинает вести. И не успеваю я оглянуться, как мы уже кружимся по комнате, насколько позволяет моя ограниченная подвижность, словно две идиотки. На мгновение будто вернулись наши восьмидесятые, когда мы точно так же дурачились, плясали и горланили во весь голос. И впервые за очень долгое время я ощущаю связь между нами. Как же это приятно!.. А затем вижу наше отражение в окне.
Нет, Нина давным-давно не моя малышка, а я — не ее мать.
Припев начинает сходить на нет, и вместе с ним исчезают воспоминания о прошлом. Возвращаемся за стол и продолжаем мерзкий ужин, одинаково отвратительный обеим.
Я пытаюсь завязать светскую беседу. Спрашиваю, какие у нее планы на завтра, упоминаю имена нескольких ее коллег, и к тому времени, когда она заканчивает рассказывать мне о жизни людей, которых я никогда не видела, ужин — ко взаимному облегчению — заканчивается. Я уже чувствую, как едкий желудочный сок начинает медленно подниматься вверх по горлу, и поспешно сглатываю. Сегодня полночи придется сплевывать тошнотворную слюну в стакан рядом с кроватью.
— Убрать со стола? — вежливо предлагаю я.
— Да, было бы неплохо.
Начинаю складывать тарелки и приборы.
— Отлучусь в ванную, а потом помогу тебе подняться наверх, — бросает Нина, уходя.
Я оглядываюсь через плечо, чтобы убедиться, действительно ли она ушла, — и поспешно делаю глоток вина прямо из бутылки. Оно оказывается сладким, как нектар. Я с наслаждением отхлебываю еще и тут же спохватываюсь — вдруг она специально оставила его, чтобы проверить меня? Не желая попасться, доливаю в бутыль воды из чашки, а остатками смачиваю салфетку и пытаюсь оттереть жирное пятно на скатерти.
— Не трудись, — снисходительно говорит Нина, появляясь в дверях. — Постираю в машинке при высокой температуре.
— Но это же кружево. Расползется.
— Тогда выкину и куплю новую.
С большим трудом сдерживаюсь, чтобы не ввязаться в склоку.
— Готова? — спрашивает она.
Безучастно смотрю на улицу. Начало восьмого, а еще светло.
Внезапно Нина хватает меня за запястье и впивается ногтями. Я вскрикиваю от боли и разжимаю кулак. Штопор, который я успела сунуть в рукав, с лязгом падает на стол, однако Нина не отнимает руку, и ее ногти продолжают язвить мою кожу. Сжимаю зубы, стараясь не показать, как мне больно. В конце концов она ослабляет хватку и отпускает руку.
— Собиралась положить его вместе с грязными тарелками, — пытаюсь оправдаться я.
— Не стоило так себя утруждать. Сама уберу, — говорит она и кладет штопор в задний карман.
Ее тон смягчается, будто этого недоразумения и не бывало.
— Пойдем наверх.