Кочегарка

22
18
20
22
24
26
28
30

Девочку Уильямс повесил собственноручно, надев ей петлю на шею, пока она рыдала. Ее мать издавала отвратительные звуки, которые эти люди называют языком, и Уильямс приказал, чтобы ее заставили замолчать. Крошка Эрскин, помощник шерифа, изо всех сил ударил ее по губам. Из разбитого рта хлынула кровь, но она не прекращала кричать до тех пор, пока помощник не заехал ей в живот. Уильямс пристально смотрел в темные, раскосые глаза девочки, увидел ее слезы и резко дернул за веревку, подняв ее в воздух. Она начала свой смертельный танец, похожая на актерку из мюзик-холла. Все смеялись и тыкали в нее пальцами, и Уильямс тоже смеялся.

А потом они повесили женщину. Она брыкалась и сопротивлялась, и Уильямс заметил, что под платьем у нее не было никакого белья и ее срам был выставлен напоказ. Его охватило омерзение. Он вспомнил Алису и то, как она широко открывала ноги навстречу их слуге и позволяла ему вылизывать ее, как животному, так что, когда женщина умерла, он испытал огромное удовлетворение и хохотал вместе с другими, глядя, как в смертельных судорогах она обмочилась.

Прогулка закончилась абсолютным успехом. Они не только избавили округ от психа, китаезы и полукровки, но Уильямсу удалось также объяснить горожанам важность запрета для китайцев приезжать в Америку и необходимость освободить ее от тех, кто в ней уже обосновался. Они были не просто злом – они были воплощением самого дьявола. На строительстве железной дороги они отбирали работу у коренных американцев и хитростью заставляли их жениться на себе. Возможно, что Психованный Мерле зашел слишком далеко, но его преданность этой китаезе была абсолютной, так что время, когда эти иностранцы начнут женить на себе отбросы общества, было уже не за горами. А потом время дойдет и до добропорядочных жителей страны.

Поэтому их надо немедленно остановить.

Его рассуждения были встречены с единодушным энтузиазмом.

По этому отдельному случаю было невозможно ожидать от жителей других частей страны, что они увидят свет в конце тоннеля, если узнают правду, но Уильямс считал, что игра стоит свеч. Так что, хотя зима еще не совсем закончилась и условия для путешествия были не самыми лучшими, он решил сделать то, что ему подсказывало его сердце…

И Уильямс направился на восток.

Он проехал из Калифорнии в Канзас, и в каждом городке, в котором останавливался, встречал толпы согласных с ним жителей. Крупных городов, уже зараженных современными идеями и упорствующих в своих понятиях, Уильямс старался избегать. Вместо этого он заезжал в богобоязненные общины, в которых жители еще не забыли, что такое благопристойность, и был вознагражден толпами слушателей, которые росли по мере его продвижения, как будто информация о его миссии летела впереди него.

Что было вполне вероятно.

И на что он сильно надеялся.

Особенно тепло его принимали в сельских районах Миссури, где антикитайские настроения и так уже достигли точки кипения. Уильямс не ожидал, что так много косорылых окажется столь далеко от побережья Тихого океана, но в Селби и пригородах жило несколько китайских семей, взрослые члены которых работали в прачечных и ресторанах, а дети валяли дурака. И тот факт, что они смогли проникнуть так глубоко в сердце материка, заставил его действительно понять всю безотлагательность его миссии. Именно в Селби он познакомился с человеком, которого звали Оррен Гиффорд, – злым на весь мир молодым самцом, обладающим ораторским даром. По профессии Оррен был плотником, но выдавал себя за проповедника, справедливо решив, что эта работа неизмеримо легче, а оплачивается гораздо лучше. Вместе с Гиффордом они устроили общегородской митинг, на котором за один вечер умудрились убедить отцов города принять резолюцию, запрещающую китаезам, жидам, ниггерам и макаронникам находиться в Селби. Им не только запрещалось жениться или владеть здесь землей, но и работать и даже останавливаться на ночь. Джимми Джонсон, довольно застенчивый в обычных обстоятельствах мэр Селби, стоял вместе с Гиффордом перед толпой и скандировал вместе с ней: «Любой из них, кто посмеет ступить на нашу священную землю, закончит на шесте, измазанный дегтем и вывалянный в перьях»[81].

Толпа заходилась от восторга.

На следующее утро Гиффорд отвез Уильямса к грязевым ямам. Многие годы ходили слухи о том, что индейцы используют их в качестве лечебных ванн, вроде как на этих модных курортах на Западе, но кипящая грязь была слишком горячей для человека, а когда в нее несколько лет назад свалился сынишка местного фермера, то он мгновенно умер. К тому моменту, как отец отыскал достаточно большую ветку, чтобы выловить его, мясо уже отошло от костей. Паренек выглядел так, как будто попал в пожар, и смотрелся настолько ужасно, что его не показали даже собственной матери.

Грязь в ямах булькала и надувалась пузырями – она была коричневого, серого и даже белого цвета.

– Там должна быть масса оленьих скелетов, – заметил Гиффорд. – И лосиных тоже. Их сбрасывали туда, чтобы не привлекать сюда стервятников. Думаю, что местные ребятишки тоже нашвыряли сюда массу предметов. – Он со значением посмотрел на Уильямса. – Ни один из них так и не всплыл на поверхность.

Честер предпочел промолчать.

– Готов поспорить, что в этих ямах еще много свободного места.

– Наверняка, – улыбнулся Уильямс.

После остановок в Кентукки и Вирджинии он продолжил свой путь в Вашингтон, где с удивлением выяснил, что Харрисон уже имел частные беседы с некоторыми из конгрессменов, с которыми сам Уильямс намеревался обсудить китайскую проблему. Скорее всего, президент железной дороги получил в последнее время несколько жестоких уроков и понял наконец всю ошибочность своего подхода.

Так, как это и предсказывал Уильямс.