Война миров 2. Гибель человечества

Мы встретились на аэродроме за чертой города. Было прохладно, снег не шел, однако вокруг площадки перед ангаром лежали огромные сугробы. Здесь был Уолтер Дженкинс собственной персоной – ему был уже семьдесят один год, и состояние его здоровья было хрупким как никогда. Джо Хопкинс ехал вместе со мной; он с радостью вызвался быть моим компаньоном, помощником и гидом. Как большинство ветеранов, он был квалифицированным специалистом в очень многих областях, и я была рада, что он к нам присоединился.

Был здесь и Эрик Иден. Ему исполнилось пятьдесят пять, он наконец вышел в отставку и больше не служил в британских вооруженных силах, но все еще был для правительства платным консультантом по любым вопросам, связанным с марсианами. Война не прошла для него бесследно, но его присутствие, как и присутствие прочих ветеранов, меня успокаивало.

Всего собралось пятьдесят человек самых разных национальностей. Большинство из них были учеными, совершенно мне незнакомыми, но, вне всякого сомнения, вполне компетентными – ведь решение об их назначении принимал комитет Федерации федераций в Париже. Кроме того, подобная поездка, вдобавок окруженная вниманием прессы, естественным образом заинтересовала богатых и знаменитых. Было довольно забавно замечать в толпе на этой продуваемой всеми ветрами площадке знакомые лица. Мне кажется, я узнала руководителя экспедиции: это был Отто Юльевич Шмидт, ученый и путешественник ростом выше шести футов, известный тем, что больше десяти лет руководил экспедициями в русскую часть Арктики. И я не была удивлена, узнав, что здесь есть и другие герои полярных экспедиций – например, Ричард Бэрд, первый человек, пролетевший над Северным полюсом. На борту также была жена недавно взошедшего на престол короля Эдуарда, американка. Этот союз рассматривался многими как символ нового этапа дружбы между государствами, хотя ее предыдущий развод вызывал некоторые кривотолки. Но сама я королеву Уоллис не видела. Ходили даже слухи, что на борту присутствует кайзер Вильгельм Третий, который желает поучаствовать в полете на самом высокотехнологичном судне, созданном в его стране.

– Еще более злобный, чем его недоброй памяти папенька, – вполголоса произнес Эрик. – Если мы все же окажемся в шаговой доступности от настоящего живого марсианина, на кайзера, возможно, придется надеть намордник.

Но я скоро позабыла о своих спутниках, очарованная самим судном. Впервые я увидела «Фатерлянд» в ярком утреннем свете. Даже в ангаре он выглядел внушительно – огромный металлический цилиндр на бетонной площадке, на фоне которого окружающие строения и обслуживающие машины казались совсем крошечными. Его днище покоилось на колесах, а по бокам были стабилизирующие плавники, как и на хвосте, где располагался мотор.

И вот раздалась команда:

– Приготовить судно ко взлету!

На серую металлическую поверхность дирижабля набросили что-то вроде сети, и рабочие, снующие вокруг как муравьи, вручную выкатили его из ангара.

В воздухе витал приторно-сладкий запах – как мне сказали, обычный при заправке водородом. Чем ближе мы подходили к судну, тем более внушительным оно казалось: в нем было никак не меньше трети мили от носа до кормы. Но больше всего впечатлило меня не это, а его символика. Мы живем в новую эпоху глобальных федераций – но, глядя на «Фатерлянд», нельзя было этого понять. Он был выкрашен в цвета Германской империи – ярко-желтый и черный, а на носу был выведен мощный орел, также черный, высотой по меньшей мере футов в сто. И если впереди размещалась гондола для пассажиров, а позади – мотор, то средний отсек, как заметил Эрик, предназначался для бомб.

Пассажирский отсек был разделен на две палубы – верхнюю, где находились кухня, кладовые и жилой модуль команды, и нижнюю, где располагались наши каюты, комнаты отдыха и столовые. На большом воздушном судне всегда полно места; здесь был даже рояль, на котором музыкант играл избранные сочинения Вагнера, пока мы поднимались на борт. Мы быстро нашли наши каюты и разместились. Обстановку собственной каюты – стены с мягкой обивкой, складную койку, телефон, электрические лампы, – я изучила позже. А сейчас я уже слышала, даже чувствовала, как дрожит корпус судна от работы огромных моторов, и поспешила в главный зал, чтобы увидеть взлет.

Я села рядом с Эриком и Хопсоном – Уолтер удалился в каюту и корпел там над своими заметками, не желая прерывать исследований. Зал был отделан по последнему писку моды: бежевые стены, яркие люстры под потолком, стеклянные столы и кресла с хромированными поручнями. На нашем столе стояла даже небольшая ваза со свежими цветами. По сравнению с этим великолепием старая добрая «Лузитания», воспоминания о которой я бережно хранила, казалась совершенно невзрачной.

Раздался крик:

– Отдать концы!

И мы поднялись в воздух.

Как вы знаете, на дирижаблях окна проделаны в стенах и в полу, чтобы можно было смотреть на безмолвно проплывающие внизу пейзажи, тогда как небо заслоняет массивный корпус судна. И в момент взлета перед глазами открывается, пожалуй, самый завораживающий вид. Аэродром под нами сжался до размеров носового платка, и рабочие, которые махали нам, стоя возле причальной мачты, превратились в крошечных куколок.

Вскоре на юге проступили очертания Мурманска, а на севере раскинулось Баренцево море: у берега вода была синяя, но чуть дальше ее уже покрывали льдины. На горизонте лед сливался в сплошную белую гладь, которая, как я знала, тянулась до самого полюса. Невдалеке от берега я заметила пару ледоколов и низкобортные грузовые суда. Северный морской путь, растянувшийся на шесть тысяч миль вдоль всего северного побережья Евразии, открыт для навигации всего несколько месяцев в году, а если не повезет с погодой, этот промежуток сокращается до нескольких недель, и капитаны, не желая застрять во льдах на всю зиму, торопились открыть судоходный сезон как можно раньше.

Пока мы поднимались, в воздух взмыл небольшой дирижабль, который нас провожал. Монопланы, сверкая алюминиевой броней, с символикой Российского императорского военно-воздушного флота на крыльях, взмывали и пикировали вокруг нас, совершая головокружительные трюки.

Эрик Иден был впечатлен.

– Это, должно быть, самолеты на реактивных двигателях, построенные по принципу марсианских летательных машин, – безусловно, наследие немецко-русской войны. Наши самолеты до сих пор поднимаются в воздух при помощи винтов.

– Вот ведь дурачье, – бормотал Хопсон, посасывая незажженную трубку – на борту нашего судна, которое приводилось в действие благодаря водороду, курение было запрещено. – Вьются как мухи возле слона.