Вечером Бен Грей и Тед Лейн вывезли меня из Портсмута, и я провела ночь в довольно приятном доме за городом, в лугах возле Истли. Что это был за дом, я так и не узнала. То ли владельцы покинули его, когда марсиане вернулись в Англию, то ли его реквизировали для военных нужд, но теперь в нем останавливались офицеры, а на участке возле дома размещались солдаты, приехавшие на побывку. За годы без хозяев дом заметно растерял шарм: в коридорах виднелись следы грязных сапог, в гардеробной висели шинели цвета хаки, а место слуг заняли раненые солдаты, которые в силу временной негодности к военной службе явно были приставлены к выполнению мелких поручений. У бедолаги, который принес нам ужин, половина лица была покрыта шрамами.
Да, несмотря на общий упадок дома, нам накрыли на стол. На ужин подали суп и жилистую говядину. Ужинали мы по старинке, в столовой, стены которой были увешаны портретами предыдущих хозяев – людей с маленькими безвольными подбородками. Из подвала принесли вино и портвейн и разлили по бокалам, а в конце появились сигары, доставленные с Кубы по баснословной цене. Мы вели непринужденную светскую беседу и говорили в основном о скандальных эскападах разных кинозвезд. Возможно, остальные поддерживали беседу ради меня, одной из трех женщин и единственной гражданской. Грей травил байки об эксцентричных выходках Черчилля в бункере в Доллис-хилле, где, по слухам, правитель Лондона проводил встречи в пижаме и халате, с бокалом бренди и с волнистым попугайчиком на лысеющей макушке.
Большинство офицеров происходили из привилегированного сословия, и для них все это было не в диковинку. Для меня же этот странный вечер стал щемящим напоминанием об Англии, которую мы потеряли. О той Англии, которая всегда была недоступна большинству англичан, – подумала я, глядя, как бедняга Тед Лейн пытается понять, какой из столовых приборов ему нужно использовать на этот раз.
В ту ночь мне толком не спалось: комната казалась слишком душной, матрас – слишком мягким, на кровати было слишком много одеял. Возможно, все дело было в тревоге, которая не отпускала меня с того самого момента, как в Портсмуте мне сделали уколы. Я думала о смертоносном организме, который поселился в моем теле, превратив его в поле битвы. А может, я просто слишком привыкла к весьма аскетичной жизни в Париже.
Меня разбудили рано поутру звуки с улицы: кто-то отдавал команды, кто-то смеялся, где-то шумела вода; кажется, я почуяла запах жареного бекона. Я накинула халат и подошла к открытому окну.
Как я уже говорила, на участке возле дома отдыхали и восстанавливали силы те, кто прибыл с фронта. Теперь, в лучах утреннего майского солнца, я наконец их увидела: они выстроились в очередь к столам, где был разложен завтрак. Каждому полагались сардины, бекон, картошка, хлеб и кружка чая. Для того чтобы всех накормить, сюда привезли что-то вроде большой кухонной плиты на колесиках. Остальные собрались возле общих душевых, чтобы помыться, – там то и дело бесстыдно мелькали чьи-то бледные тела. Те же, кто только что явился с фронта, должны были пройти дезинсекцию в специальных вагонах.
Некоторые этим утром занимались боевой подготовкой. Я увидела группу солдат, которые деловито вскапывали бывшую площадку для крокета, зарываясь в туннели, словно человекообразные кроты. Другие в полном обмундировании выстроились возле крупных кожаных мешков, подвешенных на веревке. По команде солдаты всей толпой с криками кинулись к мешкам; они не палили из винтовок, а пронзали мешки штыками, как охотники, которые загнали медведя. Мешки служили, чтобы изображать марсиан, – им приделали клювы и болтающиеся щупальца, а сверху намалевали большие глаза. Позже я узнала, что, хотя у солдат вряд ли были шансы увидеть марсианина вне боевой машины, само пронзание такого чучела штыком, как считалось, оказывало положительное влияние на их боевой дух. Надо было повторять это много раз, до изнеможения, пока не почувствуешь жажду крови, не ощутишь готовность убивать, – именно такого настроя ждали от солдат.
Когда я наблюдала за этим, вдруг послышался грохот и лязг и кто-то закричал: «Дым! Черный дым!» Все, кто это слышал, побросали оружие, натянули противогазы с защитными капюшонами, прикрыли запястья и лодыжки рукавами и штанинами. Но это была всего лишь учебная тревога.
А потом в мою дверь кто-то тихонько постучал. Пора было отправляться в Лондон.
Мы, не затягивая, собрали вещи и поехали на вокзал, где сели в поезд, полный взволнованных солдат, направлявшихся на фронт – как новичков, так и ветеранов. Так что мы с Лейном и Греем оказались в одном отсеке с дюжиной мужчин: те заняли все сиденья, разместились на полу, а один парень даже растянулся на хлипкой с виду багажной полке. В клубах сигаретного дыма мы покатили на север, в Лондон.
Мы замедлили ход, пропуская встречный поезд, из Лондона, и я с любопытством его оглядела. Поезд был покрыт пятнами черной, бурой и зеленой краски – в целях маскировки. Внутри ехали солдаты, изможденные и грязные; многие спали. Впереди их ждала передышка. Вагоны, помеченные красным крестом, служили передвижными госпиталями. Были и вагоны, набитые гражданскими, которые эвакуировались из города, – мужчинами, женщинами и детьми. Многие из них были не менее чумазыми, чем солдаты. Беженцы моргали на свету, а дети таращились на зеленые луга, которых, возможно, не видели никогда в жизни.
Тед Лейн, стоя у окна, развлекался тем, что корчил рожи маленьким лондонцам, пытаясь вызвать у них улыбку.
Позже наше путешествие ненадолго прервалось. Поезд просто остановился среди поля, кажется, где-то возле Альтона. Машинист заглушил локомотив, и рабочие в хаки забегали вдоль вагонов, набрасывая на крыши брезент, который закрыл нам вид из окон.
Лейн коснулся моего плеча.
– Рядом марсианин – кто-то из наблюдателей его заметил и послал сигнал стрелочнику.
– Может быть, там летательная машина, – сказал Грей. – Они вылетают в странные рейды, будто проверяют нашу систему обороны. И разрушают железнодорожные пути, если те попадаются им на глаза. Поэтому мы красим рельсы в защитный цвет – правда, проезжающие составы стирают краску, и ее приходится обновлять. Крыши поездов покрывают такой же краской, а брезент помогает скрыть очертания. Человека это бы не одурачило, но марсианина может провести. И надо стоять на месте. Движущийся поезд…
– А почему мы говорим шепотом? Марсиане могут нас увидеть, но не могут услышать.
Он улыбнулся.
– Естественная реакция. И потом, это вы начали.
Он, конечно, был прав.
ebooksa