Погружение

— Ты кто? — на лицо естественно узнать не могу.

— Третий. Нашел еще кого-то из наших? — отрицательно мотаю головой. И мы, пригнувшись, перебежками продвигаемся к условленному месту встречи.

Добежав до глубокого окопа, решили переждать, пока фашист в небе лютует. Провалившись к стенке окопа, достал документы из нагрудного кармана: — Петровский Николай Александрович, 1909 года рождения, рядовой. На груди висит медальон, уже пластиковый. Раскрутив, достаю маленький бланк — пусто. Если получится, надо записать данные, бойцы очень суеверны, заполнишь бумажку — непременно убьют. Ладно хоть вкладыш не скурил. Переждав самый пик налета, двинулись дальше. Через некоторое время собрались всем экипажем, двое рядовых, два сержанта и два молоденьких лейтенанта. Успев привыкнуть к квадратным фигурам своих подопечных, теперь терялся, не понимая, кто есть кто.

После повторного знакомства, Второй выдал указания — никуда не ходить, ни во что не вмешиваться, в бой вступать только при непосредственной угрозе. Он, глядя на меня, ещё раз повторил, — это приказ! И выжидательно уставился мне куда-то в район подбородка. Я кивнул, типа понял вас, товарищ Второй. Достав вкладыш и документы, спросил ручку, у меня в карманах было пусто. Забрав нашедшийся у Четвёртого огрызок химического карандаша, принялся аккуратно, стараясь не повредить бланк, выводить данные солдата. Второй укоризненно посмотрел в мою сторону.

— Что вы делаете? У нас приказ, ни во что не вмешиваться, просто смотреть и запоминать. Нельзя нарушать ход истории.

— У вас приказ, а у меня рекомендации. Да и что изменится от того, что те, кто поднимут тело, будут знать имя солдата?

— Все равно, приказ есть приказ.

— Да иди ты, со своими приказами. — Пробурчал я себе под нос. Командир нашёлся.

— Я буду вынужден доложить по возвращении. — Он хоть и не расслышал, нопонял что я сказал гадость.

— Кто тебя вынуждает? Не докладывай и все. А мы не сдадим. Правда, ребята? — я обвел взглядом отряд. Все опускали глаза. Да, с такими… каши не сваришь. — Ну, что же, твоё дело.

И я, отвернувшись от них, пополз в сторону где шёл бой. Скатившись в другой окоп, услышал за спиной шум, обернувшись, увидел Третьего, на мой вопросительный взгляд он коротко ответил;

— Я с вами. — Хоть один человеком оказался. Мы, проверив оружие, пригнулись, и побежали в направлении окопов, из которых велась стрельба.

Немцы наступали. По полю медленно ползли танки, за ними пехота, с нашей стороны треск винтовочных выстрелов перемешался с буханьем противотанковых ружей, несколько танков горели, но все новые и новые монстры, объезжая подбитые машины, неумолимо приближались к линии обороны. Наткнувшись на расчет ПТР, погибший от близкого попадания авиабомбы, мы с Третьим, откапав ружьё и ящик с патронами, открыли огонь по наседающим танкам, поддерживая обороняющихся. Стреляли по очереди, обоим хотелось подбить хоть одну вражескую машину, но получилось только сбить гусеницу идущему справа Т-4, не хватало опыта и знаний уязвимых мест танка. Как бы там ни было, с нашей помощью или нет, но эту атаку полк отбил.

Фашисты, отступив, снова стали забрасывать позиции обороняющихся бомбами, и когда артиллеристы отстрелялись, в небе вновь появились юнкерсы. На земле царил ад. Потом снова атака, и снова танки, отбив и её, наш командир, — а им был самый старший по званию, из оставшихся в живых, суровый нерусский лейтенант, — на свой страх и риск, принял решение отступать, пока кольцо не сомкнулось окончательно. В первую очередь надо было эвакуировать раненых, их было порядка двухсот человек. Они уже грузились на грузовики и подводы, те, кто мог еще кое-как передвигаться, грузили тех, кто не мог, там не было никого, кто мог бы еще держать оружие, более- менее здоровыми оставались только женщины.

Пока они готовились к выходу, лейтенант собрал всех, кто мог без поддержки стоять на ногах, моего экипажа, кстати, среди них не было, а бывший со мной Третий — уже пьёт чай с докторами, он в конце последней немецкой атаки поймал шальную пулю в голову. Мгновенная смерть, можно только позавидовать.

Построившись, мы ждали, что скажет командир. Он прошел вдоль шеренги, осматривая бойцов, увидев двоих раненых, но оставшихся встрою, прогнал их в тыл. Прокашлявшись, лейтенант сказал:

— Солдаты! Сегодня нам суждено умереть. Но они, — он оглянулся на выдвигающуюся колонну, — отомстят за нас. Не посрамим дедов наших. К бою!

Я стоял, с трудом сдерживая слезы. А ведь нашему лейтенанту от силы двадцать пять. Еще хуже было от того, что я знал, как все закончится. Двадцать седьмого июня, то есть сегодня, немцы окончательно окружат полк, и просто закидают всех оставшихся артиллерией. Пленных не будет.

Только успели растянуться реденькой цепью по наполовину засыпанным окопам, как фрицы пошли в атаку. На этот раз даже без артиллерии, наверное, считали, что после такого количества сброшенных бомб, тут уже никого нет. Впереди ползли танки. Два идут прямо по центру, ещё два по флангам, в принципе не много, только вот у нас уже и патронов к противотанковым ружьям практически не осталось. Вслед за танками шла пехота. В полный рост, как на параде. На поле было тихо, никто не стрелял, только ревели танковые двигатели. Но вот грохнул выстрел ПТР-а, центральная машина вздрогнула и подставив борт встала с перебитой гусеницей. Стрелок молодец! Тотчас все вокруг загрохотало, засвистело и забухало. Танкисты полезли наружу, видимо ожидая выстрела в борт. Но добивать не стали, экономили патроны. Второй танк продолжил движение, и уже почти заехав на окоп, встал, закиданный гранатами. Тот, что прорывался слева, тоже чадил. Как его остановили, я не видел.

Только справа, давя людей и круша окопы, прорвался последний монстр. Вот и все, сейчас нас обойдут и с двух сторон задавят. Заметив, что немцы подобрались к месту где сидел мой экипаж, я, чуть выставившись из окопа, стал наблюдать, может живы еще? С удивлением увидел, как задрав вверх руки, поднялся Второй, что-то быстро шпаря по-немецки. Вот падла, сдаться решил, исследователь херов. Не раздумывая достаю винтовку и сначала целюсь в голову урода, но, уже задержав дыхание, перевожу прицел пониже, куда-то в область живота. Пусть помучается сволочь. Сухо щелкнул выстрел и он, взмахнув поднятыми руками, рухнул наземь. Нельзя вмешиваться вход истории. Пленных не было. Читал ведь.