— Его арестовали по доносу, — сообщил Ханаан. — По доносу еврея. Но еврей донес не тебе — Афранию. Римлянину. Это не правильно.
— В этом городе живет полмиллиона евреев, — возразил Иосиф спокойно. — Если римлянам не будут доносить они, то и доносить будет некому. Прости меня, Ханаан, но арест Варравы — хорошая новость. Он убил многих, в том числе и своих собратьев по вере — не зря же он канаим. На рынке Варрава убил римлян, потом римляне взяли его в тюрьму. Это справедливо.
— Тогда тебе будет интересно узнать, что схватили Варраву при помощи прокуратора.
— И как он помог? — едва заметно выказал удивление новостью Кайфа.
— Он непосредственно участвовал в поимке. Лично. — Ханаан даже улыбнулся, правда, несколько через силу. Кайфе было знакомо это выражение лица тестя, превозмогающего боль в разъедаемых болезнью суставах. Бывший первосвященник был очень сильным человеком, от приступов подагры любому хотелось бы выть и биться головой о стену, а не заниматься делами. Ханаан занимался делами.
Старик осторожно поменял позу, стараясь особо не тревожить больные ноги, и продолжил:
— Рассказывают, что он сам догнал преступника и сбил его с ног, но я не уверен, что все было так.
Иосиф пожал плечами.
То, что он знал о Пилате (а знал он по долгу службы больше, чем хотел бы), вполне соответствовало описанному тестем поступку. Несмотря на возраст и жирок, прокуратор оставался воином и был способен на некоторые безрассудства, когда в нем просыпался охотничий инстинкт, но если судить по поступкам последних лет, этот инстинкт просыпался в нем не при виде беглого преступника, уходящего от возмездия, а при виде денег, ускользающих от прокуратора. Понтий Пилат любил их сверх всякой меры, и именно они примиряли его с нахождением в Иудее. Как шутил о Пилате Ханаан — деньги он любит больше, чем не любит евреев. И это было чистой правдой.
Варрава, несомненно, человек опасный, но пленить его один на один или возглавить отряд, идущий по пятам за преступником — все-таки разные вещи. Пилат был бесстрашен и неутомим в молодые годы, ныне же прокуратор стал рассудочен и не рисковал жизнью там, где мог не рисковать. Ему уже давно было, что терять.
— Не думаю, что это добавит ему популярности, — сказал Кайфа.
— Не думаю, что его заботит популярность среди евреев. И нужно ли герою битвы при Идиставизо искать дополнительной популярности среди своих солдат?
«Он звал меня не для того, чтобы рассказать о Пилате, — подумал Кайфа. — Пилат, конечно, проблема для всех нас, но мы уже 4 года договариваемся с ним, и будем договариваться столько, сколько будет надо. Он жаден, и это хорошо. Прокуратор приехал сюда просто богатым человеком, а уедет очень богатым и это делает его предсказуемым. Значит, Пилат — это не то, что сегодня беспокоит Ханаана. Старый лис что-то знает. Знает то, чего не знаю я, и наслаждается моментом. Но рано или поздно он должен будет спросить…»
— Скажи мне, Кайфа, — спросил старик, и взял со стоящего перед ним серебряного блюда с фруктами сушеную фигу. — Докладывают ли тебе твои люди о слухах, которые ходят в Ершалаиме в канун праздника?
— Мне докладывают обо всем, аба, — произнес Иосиф, склонив голову. — В том числе и о слухах. Что именно тебя интересует?
Со стороны могло показаться, что Кайфа склонил голову в знак уважения и покорности, но на самом деле он просто спрятал от Ханаана глаза. По глазам бывший первосвященник мог легко догадаться, что зять в этот момент перебирает десятки вариантов ответа, чтобы угадать, что именно имеет в виду сидящий перед ним родственник.
— Брось выкручиваться, — сказал Ханаан устало. — Не изображай из себя всеведущего. Один Он — Всеведущий. А ты — всего лишь человек, мальчишка, возомнивший себя самым главным в Ершалаиме.
Мальчишке недавно исполнилось 45, но возражать он не стал. Не потому, что трусил, нет — потому, что не видел смысла. Все священство, весь Синедрион знали, что давно потерявший официальную власть саддукей Ханаан правит в Иудее посредством зятя, которым крутит, как хочет. Любой приказ из уст Каифы считался приказом, отданным Ханааном. Любое выступление против Каифы считалось выступлением против Ханаана. Любая ошибка, допущенная Каифой, считалась ошибкой его тестя. Жить так и править так было удобно, и Иосиф не хотел, чтобы кто-то даже допустил мысль, что первосвященник Иудеи — вполне самостоятельное лицо. Во всяком случае, когда сам того захочет.
— Помнишь, два года назад, накануне Песаха, в городе проповедовал некий Галилеянин? Иешуа?
Кайфа кивнул.
ebooksa