Проклятый. Евангелие от Иуды. Книга 1

22
18
20
22
24
26
28
30

— Победа — всегда победа, — сказал Сервий и, сделав шаг вперед, ловко ткнул мечом прямо под седую окровавленную бороду. Лезвие с шорохом перерезало старику горло и вышло под ухом. Командир Легиона быстро отдернул руку и увернулся от брызг, не сводя взгляда с широко распахнувшихся глаз арианца.

Старик захрипел и завалился на бок, булькая, как опрокинутый кувшин с водой. Густая, неестественно алая кровь несколько раз плеснула из раны, повинуясь ударам сердца, ноги умирающего прочертили в пыли причудливые дуги, потом тело выгнулось и тут же обмякло.

Сервий наклонился к мертвецу, вглядываясь в мутнеющие глаза убитого, протянул свободную руку, защипывая старику веки, и лишь после этого, с тем же ничего не выражающим лицом, аккуратно вытер лезвие об изодранную одежду Симплициана.

Когда он выпрямился, волосы его зашевелились от потоков горячего воздуха: прямо перед ним пылал огромный костер. В огне исчезали не только здания монастыря, но и тела арианцев, их учеников, огромная библиотека, трупы крестьян, еще полчаса назад живших под белеными известью стенами, иконы с ликом Христа, которого эти еретики смели считать всего лишь человеком…

— Ты верил в Него по-другому? — спросил Афанасий, обращаясь к мертвому Симплициану, как будто бы спорил с живым ариан-цем. — Ну, так сделай то, что сделал Он! Оживи, если это под силу человеку! Встань и иди!

Мертвец лежал у его ног, странно запрокинув голову на почти перерезанной шее. В приоткрытый рот старика села зеленая навозная муха, привлеченная запахом смерти.

— Не можешь? Что же ты? Попробуй! Ты же учил, что он человек! Повтори то, что он сделал после креста и удара копьем, и я пойду за тобой, нарушив все клятвы!

Ветер внезапно дунул в спину Сервия, принеся с собой неожиданную прохладу, запах травы и коровника. И еще — запах убийства: липкий, сладковато-приторный и чуть-чуть соленый. Запах только что пролитой крови.

Мертвец молчал.

Тот же ветер шевелил разукрашенную красными потеками седую бороду. Нет, это при жизни она была бородой, придававшей хозяину величие и строгость! А после смерти — она стала бороденкой. Грязной, свалявшейся, жалкой…

Привычным движением Сервий отправил меч в ножны и поднял взгляд на пылающий монастырь, на разгорающиеся деревенские дома, на разбегающихся в разные стороны коз и кур, на разбросанные повсюду мертвые тела, на Двенадцать всадников, чьи мечи, копья и стрелы без устали разили оставшихся в живых…

Верхняя губа командира Легиона по-волчьи подергивалась, глаза были холодны и настолько лишены эмоций, что приблизившийся подчиненный невольно перекрестился, словно глянул в лицо самой Смерти.

И его страх не укрылся от Сервия.

Страх — это хорошо. Страх — куда надежнее, чем слова угрозы, чем деньги или обещания вечной жизни. Страх держит прочнее.

Легко, словно юноша, Сервий взлетел в седло, и конь прянул под ним, широко раздувая ноздри, пошел боком прочь от пожара, от ревущего неистово очистительного пламени.

— Тела сжечь, — приказал командир Легиона, не повышая голоса. — Все сжечь, до головешек, до пепла. В полдень нас здесь быть не должно.

Подчиненный кивнул и, с явным облегчением развернув коня, бросил его прочь галопом, в дымную, истекающую криками ужаса деревушку.

Сервий огляделся и, завидев убегающего прочь полуголого мужчину, тронул вороного вослед, сначала неспешно, потом быстрее и быстрее…

Вороной с хрустом стоптал беглеца, затанцевал на месте, тряся головой и похрипывая, повернул, повинуясь узде, натянутой сильными, мускулистыми руками хозяина.

Сквозь клочья густого вонючего дыма вниз смотрело яркое весеннее солнце.