У дверей послышались шаги. Вернулась Наргиз.
– Что с тобой? Отчего ты такой бледный, дрожишь? Заболел? – встревожилась она.
– Постели мне, лягу, – сказал дед и, угрюмо сопя, начал раздеваться.
С этого дня колхозники стали замечать, что дед Асатур делается все мрачнее, раздражительнее, избегает людей. Даже на пасеку не ходит, а с ружьем в коленях сидит все время на колхозном гумне.
Однажды Грикор прибежал к Камо и в ужасе сказал:
– Дедушка Асатур сошел с ума!
Они крадучись подошли к гумну. Спрятавшись за скирдой, мальчики начали наблюдать за дедом. Старик сидел, вытянув руки, и попеременно то поднимал, то опускал их: у него в ладонях был, казалось, какой-то груз, который он взвешивал. Губы деда шевелились, словно он разговаривал сам с собой. При малейшем шорохе он вздрагивал и оглядывался.
– Что с ним? – прошептал Камо.
– От старости, должно быть, – заключил Грикор.
– Нет, это не от старости, он еще крепок. Тут что-то другое… Неужели мой старый дед заболел? – и на глазах у Камо Грикор впервые увидел слезы.
– Окликнем?
– Нет, нет… Уйдем!
Дня через два старик, поманив к себе Армена, таинственно шепнул ему на ухо:
– Армен, если бы ты нашел золото, что бы ты сделал?
– Золото?.. Если бы я нашел золото – отдал бы тому, кому оно принадлежит, – не колеблясь ответил Армен. – А почему ты об этом, дедушка, спрашиваешь?
– А кому оно принадлежит?
– Государству, народу!
– Как? – удивился старик. – Все люди готовы перегрызть друг другу горло из-за золота, а ты говоришь – государству?
– У нас из-за золота не перегрызают друг другу горло. Так было в том, твоем старом мире, – сказал Армен. – У нас этого нет. Только в Америке из-за долларов разные подлости делают.
– Раз ты нашел золото – значит, оно твое. Зачем отдавать другому? – возмутился старик. Он, казалось, хотел заглушить в себе другой, справедливый, возражавший ему голос.