Когда это случилось впервые, я обвинила маму. По ее виду не скажешь, по ее морщине, что появлялась между глазами, когда она вязала, по тому, как она осторожно общалась с моим отцом, но моя мать была отличной рассказчицей с удивительным чувством юмора. По субботам она брала меня в лес, мы ходили по протоптанным тропам среди берез, пока не начинались сосны и камни, и мы больше не могли идти. Мы останавливались у потрепанного камня, она давала мне кусочек лакрицы. Уверена, она думала, что я ждала наших прогулок из-за этой солоноватой сладости, но это был лишь бонус. Мне нравилось быть с мамой и подальше от отца. Она была совсем другой. Она все равно говорила тихо, но ее глаза оживали, когда она рассказывала мне легенды, истории о сверхъестественных существах, что населяли лес и жили в озере, об умных троллях, которые поджидали таких девочек, как я. И теперь я понимаю, что истории были отчасти предупреждением оставаться дома, не ходить одной в лес, но я знала еще, что так мама выражала себя. Может, так она ощущала, что дает мне что-то, ведь нам было позволено очень малое.
И одним летним вечером, когда свет почти поцеловал тьму, мне стало плохо. Я не знала, что это было, но началось за ужином, ужасная боль пронзила висок, и моя рука сжалась и сбила копченую форель с тарелки. Боль была такой, что я могла только сжаться в комок на холодном полу. Отец был в церкви, и мама не знала, что делать. Тогда у нас не было телефона, радио или чего-то еще. Даже лошади не было. Мама прижала к моей голове холодный компресс и отвела меня в кровать, а потом ушла к соседям в двадцати минутах ходьбы от нас.
Боль длилась несколько мгновений, я могла видеть только черные точки и волны, а потом это быстро пропало. Боль исчезла, и мне стало лучше. Даже очень хорошо. Я прислушалась, в ушах уже не звенело, я обрадовалась шуму дятлов снаружи и тишине дома. Я была одна и могла делать, что хочу.
Я медленно встала и улыбнулась солнечному свету, льющемуся в окно. Помню, ветер с озера раздувал бело-красные шторы, и я улыбалась так сильно, что щеки болели. Это была свобода. Я впервые ощутила ее вкус.
Я спустилась по узкой лестнице в гостиную и кухню, думая о том, что делать еще сорок минут. Мама могла бежать, так что времени оставалось мало.
К сожалению, заняться было нечем. Как я и говорила, вещей у нас было мало, я больше всего любила книги, и мама читала их мне, когда папа не смотрел, а сама я еще не могла читать. И я пошла за лакрицей. Я знала, что ее прятали на самой высокой полке над раковиной.
Я вытащила из-под стола табурет и начала двигаться к полке, когда услышала звук. Смех.
Я замерла и оглянулась. Я знала, что была одна в доме. Но звук повторился. Веселый смех. Девичий, воздушный, переливающийся на ветру.
Я забыла о сладостях и пошла к входной двери. Я замерла, а потом опустила ладонь на ручку, прислушиваясь. Снова раздался смех. Он точно доносился снаружи, и это не была мама. И я не видела детей по соседству, кроме мальчика на ферме, куда и отправилась мама.
Странный холодок скользнул по моей спине. Я скривилась от этого и начала бояться выходить, но все же сделала это. Моя рука повернула ручку, как делала это каждый день, и я вышла во двор.
Наш дом был маленьким, но двор большим. Он тянулся до берега озера, где тусклый коричневый песок смешивался с водорослями. Сегодня вода шумно и спешно билась о берег, словно хотела кого-то заполучить. Может, дом. Может, меня.
Я отогнала такие глупые мысли и старалась не думать об огромной женщине-рыбе, которая, по словам мамы, жила в озере. Я повернулась к деревьям, граничащим с двором, и смотрела, как они покачиваются, их яркие листья поблескивали на солнце.
Смех повторился. В этот раз он доносился из-за дома, где у мамы был огород и маленький погреб для заготовок на зиму.
Я прошла вдоль дома, радуясь, что мои кожаные ботинки были поношенными и не скрипели. У края здания я медленно высунула голову и посмотрела на огород.
Я не двигалась, но дышать перестала.
В саду, за грядками помидоров, что вились на дощечках, была девочка. Она была, наверное, на год старше меня, примерно одного роста. У нее были самые светлые волосы из всех, что я видела, резкий контраст с моими темными волнами. Она была в прямом красном платье, без оборок, которые часто были на моей одежде, и в блестящих белых туфельках.
Она пряталась за растениями. И следила за мной.
Не было смысла прятаться за стеной. Меня заметили, и по странному взгляду синих глаз девочки я подумала, что меня ждали.
Я кашлянула и попыталась заговорить, но не могла. Я попыталась снова, боясь, что что-то случится, если я не скажу что-нибудь, и мой язык заработал.
— Я — Пиппа Линдстрём, — сказала я, стараясь не показывать ей всю себя. — А ты?
ebooksa