– Есть, сэр! Надо ли вызвать свободных от дежурства техников?
– Нет. Это не авария. Посмотрите на ваши данные – целый сектор остановился одновременно. Не иначе как кто-то вручную отключил роторы. Впрочем, нет, техников соберите тоже, но не вооружайте и в «преисподнюю» посылать не надо. Скажи коменданту, чтобы срочно направил весь наличный состав курсантов-старшекурсников в десятый подсектор Стоктона в мое распоряжение. Вооружите их пистолетами и усыпляющими гранатами и обеспечьте моноциклами.
– Слушаюсь, сэр!
К плечу Дэвидсона склонился клерк и что-то прошептал ему на ухо.
– Шеф, – сказал Дэвидсон, – с вами хочет переговорить губернатор.
– У меня нет времени. У вас, кстати, тоже. Кто ваш заместитель? Вы за ним посылали?
– Хаббард. Он уже здесь.
– Вот пусть он и разбирается с губернатором, мэром, газетчиками – с кем угодно, хоть с Белым домом. А вы занимайтесь дежурством. Все, я отключаюсь. Выйду на связь, когда разыщу патрульную машину.
Экран не успел погаснуть, когда Гейнс был уже на улице.
Блекинсоп, не решаясь заговорить, последовал за ним на северную двадцатимильную полосу. Там Гейнс остановился у ветролома, повернулся и начал присматриваться к стене, мимо которой они двигались. Заметив какой-то ориентир или неведомый его спутнику знак, он, словно фигуристка, исполняющая на льду пробежку, метнулся обратно на неподвижный тротуар. Все произошло так быстро, что Блекинсоп отстал от него на несколько сот футов и едва не потерял из виду, когда Гейнс нырнул в какую-то дверь и побежал по лестнице вниз.
Они оказались в узком эксплуатационном туннеле, в «преисподней». Всепроникающий гул обрушился на них, заполнил уши и каждую клеточку тела. Блекинсоп, ошалев от шума, смутно воспринимал окружающее. Прямо перед ним, освещенный желтым светом дуговой лампы, находился один из роторов, приводящих в движение пятимильную полосу: его огромный барабан медленно вращался вокруг многочисленных катушек статора. Верхняя часть барабана прижималась к ползущей над головами ленте дороги, передавая ей свое движение.
Справа и слева, на сколько хватало глаз, крутились другие роторы. Промежутки между работающими роторами тесно, словно сигары в коробке, заполняли ряды роликов, обеспечивающих непрерывную опору движущейся ленте. Сами они опирались на арки, собранные из стальных балок; сквозь их переплетение Блекинсоп видел новые и новые ряды роторов, расставленных в шахматном порядке, и роторы в каждом следующем ряду вращались быстрее, чем в предыдущем.
Неподалеку от узкого тротуара, на котором они стояли, за линией стальных опор, параллельно рядам роторов, – мощеная насыпная дорога; с тротуаром дорога соединялась пандусом. Гейнс, не скрывая своего раздражения, всматривался в туннель, по которому она шла. Блекинсоп спросил было, что он там ищет, но обнаружил, что не слышит и собственного голоса. Невозможно было перекричать лязг тысячи роторов и визг сотен тысяч роликов.
Гейнс по движению губ понял вопрос Блекинсопа. Соорудив из ладоней рупор, он прокричал Блекинсопу на ухо:
– Нет машины! Здесь должна быть машина!
Австралиец, желая помочь и не зная, как это сделать, схватил Гейнса за руку и показал куда-то назад, в джунгли механизмов. Гейнс взглянул в том направлении и увидел группу людей, которых не замечал раньше.
В нескольких полосах от них шестеро человек суетились у одного из барабанов. Опустив барабан так, чтобы он больше не соприкасался с дорогой, они собирались полностью его заменить. Замена лежала рядом, на низкой массивной тележке.
Главный инженер улыбнулся Блекинсопу в знак благодарности и направил фонарь на группу работающих людей, сфокусировав луч в тонкую яркую иглу света. Один из техников поднял голову; Гейнс ему просигналил. Человек отделился от остальных и бегом направился к ним.
Подбежавший механик оказался худощавым молодым человеком, одетым в робу. На голове у него были наушники и нелепая шапочка с золотой кокардой и знаками отличия. Курсант узнал главного инженера и козырнул. Его лицо приняло по-детски серьезное выражение.
Гейнс сунул фонарь в карман и принялся быстро жестикулировать, объясняясь с помощью языка, похожего на язык глухонемых. Блекинсоп покопался в своих дилетантских знаниях и решил, что больше всего это напоминает язык жестов американских индейцев, хотя порой пальцы повторяли движения гавайской хула-хула. Разумеется, так только казалось, поскольку язык был приспособлен для технических нужд и состоял почти целиком из специальных терминов.